Нидра? Да, это я. Хорошо, что вы достаточно пришли в себя и смогли вспомнить, как меня зовут. Ленка? Да, Ленка жива. Я займусь Ленкой, я же обещала. Нашла ли я Тетереву? Да, я нашла Тетереву. Но выяснилось, что от меня было мало проку. Я с интересом выслушала все, что она сказала. Вам бы тоже понравилось, я так думаю. Что ж, до этого мы еще дойдем. Как было сказано, вы должны понять, что случится дальше. В некоторой степени это зависит от вас самого. Правда, правда. Я не настолько жестока, чтобы лишить вас полностью власти над вашей собственной участью. Вы хотели прославиться, сделать что-то такое, что поразит другие корабли и другие экипажи. В общем, войти в историю. Пусть они запомнят Рашта с «Лакримозы», говорили вы. Дерзайте. Все в ваших руках. – Я найду Мазамеля, – поклялся капитан Рашт, стискивая пальцы на шее воображаемого врага. – Даже если придется разобрать на кусочки Блистающий Пояс. Даже если придется доставать его со дна глубочайшей на свете пропасти. Я заживо сдеру с него шкуру. Запеку его кости. Сделаю из него носовую фигуру для своего корабля. Нам с Ленкой хватило ума промолчать. Не было ни малейшего смысла указывать на очевидное: к тому времени, когда мы вернемся на Йеллоустон, наш торговец информацией успеет удрать на световые годы от планеты. Или сдохнуть. – Нет, кости запекать не стану. – Капитан Рашт не успокаивался. – Вырву ему позвоночник. Канто вроде нужен был новый шлем для скафандра? Я выточу ему шлем из черепа Мазамеля. Башка у него здоровенная и круглая, обезьяне на шлем как раз сойдет, верно, приятель? Рашт прервался, чтобы покормить Канто, сунуть кусочек лакомства в его вонючую, пестревшую гнилыми зубами пасть. Обезьяна восседала на его плече мохнатым прыщом. Честно говоря, сведения Мазамеля оказались не то чтобы совершенно бесполезными. Во всяком случае, корабль был на месте. Кружил по орбите вокруг Хольды. Издалека он и вовсе выглядел практически целым. Лишь когда мы приблизились и сузили собственную орбиту, словно накидывая петлю, стало заметно, в каком плачевном он состоянии. Корпус, заострявшийся иглой, выглядел обшарпанным, повсюду проступали щербины – следы многочисленных столкновений с препятствиями в межзвездном пространстве. То же самое можно было сказать о нашей старушке «Лакримозе», – в конце концов, никакой корабль не в состоянии летать между звездными системами, не платя за это свою цену, – но повреждения находки смотрелись куда хуже. Сквозь дырки в корпусе были видны звезды, то есть эти дырки пронизывали корпус насквозь. Лонжероны двигателя, отходившие от корпуса в самой широкой его части, смахивали на изорванные крылья летучей мыши. Опять-таки издалека казалось, что сам двигатель имеется в наличии. Но нас ввели в заблуждение обломки крепежа. Место двигателя на самом деле пустовало, кто-то уже поживился опасным и таким манящим сокровищем. – Надо проверить внутри, – предложила Ленка, пытаясь хоть как-то оправдать перелет сюда. – А может, стоит поискать и на поверхности. – Что искать-то? – Не знаю. На сканере видны какие-то геомагнитные аномалии в северном полушарии, например. Еще мы получаем обратное металлическое излучение. Вообще бред, конечно. Считается, что на Хольде толком нет магнитосферы. Ядро планеты слишком старое и холодное. Кстати, металл обнаружен приблизительно в той же области, что и аномалии. И концентрация довольно высокая. Может, звездолет или что-то другое. Рашт поразмыслил и одобрительно заворчал себе под нос: – Но сначала корабль. Нужно убедиться, что он не выпалит нам в корму, когда мы развернемся. Совмещай орбиты, Нидра, но держи нас на безопасном расстоянии. – Пятьдесят километров годится? – уточнила я. Рашт призадумался. – Нет, остановимся на сотне. Это нечто большее, чем заложенная от природы осторожность? По правде сказать, я всегда сомневалась насчет вас, все гадала, можно ли верить вашим байкам. Обычно мы не слишком суеверны. Но почему-то доверяем слухам и историям о призраках. Уверена, за долгие годы вы наслушались немало таких историй. Когда корабли встречаются в космосе ради торговли, истории расходятся дальше, а ты ведь наторговал изрядно. Точнее, до тех пор, пока удача не повернулась к тебе спиной. Слыхали байку про космическую чуму? Конечно слыхали. Непонятно откуда взявшаяся зараза выкашивает экипажи кораблей. Она существует на самом деле, капитан? Что скажете? Если послушать других, никто не знает наверняка, никто не может подтвердить доказательствами. А другие байки? Про жуткую черную пустоту среди звезд, якобы глотающую корабли? Тоже никакой конкретики. Ясно только одно: дрейфующие в космосе брошенные командами корабли, которые притягивают грабителей, внушают малоприятные мысли. Нам следовало развернуться прямо там и тогда. Но попробуй мы с Ленкой переубедить вас, получилось бы у нас, как думаете? Вы же со своей обезьяной сюсюкались чаще, чем разговаривали с нами. Да, с Канто все в порядке. Мы хорошо о нем заботимся. По-вашему, мы что, чудовища какие-нибудь бессердечные? Ничего подобного, уж поверьте. Нет, я вас не бросаю. Пока не бросаю. Нужно принести кое-какую добычу с шаттла Тетеревой. Обернусь быстро, вжик – и я тут. Вы узнаете предметы, когда их увидите. Вы же помните поврежденный звездолет, верно? Нет, не корабль на орбите. Тот оказался пустышкой. Такая же древняя бесполезная хрень, как «Лакримоза». Ни двигателя, ни оборудования, ни команды – даже в криокапсулах никого. Груза нет, одни голые стенки. Его обобрали дочиста. Нет, я имею в виду ту штуку, которую мы обнаружили внизу, на месте катастрофы. Хорошо, память к вам вроде возвращается. Это радует. – Это шаттл, – сказала Ленка. – Был шаттл, – поправила я. Руку на сердце положа, корабль оказался целее, чем все мы ожидали. Центральный отсек сохранился и теперь стоял торчком на поверхности. Его окружали многочисленные обломки, и на их фоне целехонький отсек выглядел чудом из чудес. По всей видимости, шаттл потерпел крушение совсем близко к поверхности, иначе от него не осталось бы ни единого целого фрагмента. Место катастрофы окружал грязный снег, из которого тут и там били паром гейзеры. Над горизонтом вставало солнце Хольды – 82-я Эридана. Карабкаясь по небосводу, она своим теплом пробуждала гейзеры к жизни. Повсюду валялись камни, виднелись какие-то обширные пятна оттенка ржавчины. Чуть западнее ландшафт круто забирал вверх, формируя покатый холм. Я задержала на нем взгляд, гадая, чем он привлек мое внимание. Должно быть, формой – в ней ощущалось нечто странное, чужеродное, словно этот холм никак не вписывался в здешний пейзаж. В отличие от разбившегося шаттла, мы совершили посадку вполне благополучно. Рашт посадил нас на участок, не внушавший опасений, выпустил посадочные опоры. Движок он вырубил еще на подлете, чтобы не выпарить снег под направленными вниз дюзами. Интересно, повезет ли нам отыскать хоть что-нибудь в этих обломках? Звездолет на орбите откровенно разочаровал, и, в общем-то, шансы найти что-либо ценное здесь, внизу, тоже были невелики. Но мы все-таки надеялись – ведь это не запрещено, верно? Мой взгляд словно сам собой то и дело возвращался к вулканическому конусу. Не считая макушки, он был весь в снежной или ледяной корке. Но от вершины отходили то ли гребни, то ли отроги, такие же покатые, постепенно уплощавшиеся, сливавшиеся с местностью вокруг. Наверное, застывшие выбросы лавы или что-то в этом духе. Впрочем, их изгибы – они причудливо извивались, толстые у основания и истончавшиеся дальше, – непроизвольно заставляли думать о цефалоподах. Вулкан – тело, гребни – щупальца… Творение эволюции, дитя природы, плод геологических процессов, растянувшихся на миллионы лет, этот вулкан со своими отрогами походил на огромного паука, засевшего на поверхности планеты, затаившегося и терпеливо выжидающего в засаде. Мне он категорически не нравился. После быстрой проверки всех систем мы облачились в скафандры и приготовились к выходу. Убедившись, что все трое – Рашт, Ленка и я – экипированы полностью, я помогла капитанской обезьяне, у которой имелся собственный скафандр с ранцем жизнеобеспечения (капитан Рашт тут бы не справился, у него были слишком толстые пальцы). Мы спустились на поверхность, аккуратно пробуя на прочность почву под ногами. Ну да, твердая, как и должно быть; впрочем, раз уж она выдержала вес нашего посадочного модуля… Сила тяжести на Хольде приблизительно соответствовала земной, и потому мы передвигались без затруднений, словно и не покидали корабля. Да и по размерам Хольда, обладавшая плотной атмосферой, напоминала Землю. Ее ядро остыло, однако она не умерла окончательно. Находясь в системе 82-й Эридана, вращалась она не вокруг своего солнца, а вокруг здоровенного полосатого газового гиганта, который мотался по орбите уже вокруг этой звезды. При вращении планета подвергалась воздействию приливных сил, регулярно стискивавших и плющивших ее недра. Подповерхностный жар выплескивался наружу гейзерами и вулканической активностью. С орбиты мы успели удостовериться, что бо́льшая часть Хольды покрыта льдом, но на экваторе и в тропической зоне пролегали целые пояса голой земли, и там обнаруживались даже водоемы. Из них распространялась жизнь, проникавшая в бесплодную ледяную пустыню. Сканеры «Лакримозы» не выявили в местной экосистеме никого крупнее криля, но планетарной биомассы было достаточно для того, чтобы лишить атмосферу равновесия; другими словами – в ней хватало кислорода, и мы могли при необходимости пополнять запасы своих прожорливых респираторных систем. Можно было бы рискнуть и выйти без скафандров, конечно. Но о холоде забывать не следовало; кроме того, скафандры гарантировали определенную безопасность и усиливали наши мышцы. И шлемы мы надели – на всякий случай. Зачем геройствовать понапрасну? До места катастрофы было рукой подать. Мы гуськом двинулись между бурлившими водоемами, пересекая ледяные нагромождения. То и дело по соседству били гейзеры, вздымаясь на десятки метров над головой. Всякий раз при очередном выбросе капитанская обезьяна ударялась в панику, но Рашт держал ее на коротком поводке и не давал удрать. Чужой корабль до падения был изящен и красив – уж по крайней мере в сравнении с нашей приземистой, обшарпанной «Лакримозой». Среди обломков то и дело попадались листы зеркальной обшивки, и мы отражались в них гротескными, причудливо искаженными фигурами. Мы с Ленкой будто превратились в близнецов, наши перекрученные и удлинившиеся отражения окружало марево от водоемов. Да, мы с ней смотрелись одинаково, ведь обе располагали схожим набором аугментаций, а наши дреды доказывали, что мы совершили примерно равное – скромное – количество космических переходов. В портах, куда заносило наш корабль, нас порой принимали за сестер, даже за близняшек. Но на самом деле Ленка пришла на борт раньше меня; мы неплохо уживались, хотя между нами было мало общего. Все упиралось в амбиции и готовность мириться с обстоятельствами. Я служила на «Лакримозе» в ожидании, пока не подвернется что-то получше. А Ленка явно решила, что от добра добра не ищут. Временами я ее жалела, а временами презирала за то, как она позволяет Рашту командовать собой. Наш-то кораблик сам дышал на ладан. Я желала большего: лучшего корабля, лучшего капитана, светлых перспектив. В Ленке же ничего такого не ощущалось. Ее вполне устраивала роль винтика в крохотной полуразвалившейся машине. Не исключено, правда, что Ленка ко мне относилась точно так же. И при всех раскладах каждый из нас рассчитывал, что новая вылазка окупится сторицей. Отражения изменились. Мы с Ленкой резко съежились, а над нами нависла великанская туша нашего капитана. Следом в обшивке отразилась обезьяна; она выглядела крупнее всех, передние конечности свисали почти до земли, а задние напоминали самоходное шасси какого-нибудь робота. Словом, мы четверо представляли собой то еще зрелище. Наконец мы добрались до сравнительно чистого от обломков места. Пошли вокруг уцелевшего отсека, стараясь не зацепиться за иззубренные пластины корпуса. От удара их раскидало в разные стороны, и теперь они окружали стоявший торчком отсек подобно внешнему кругу камней древнего погребения; глаз непроизвольно усматривал в их разбросе некую тревожную концентричность, как если бы обломки располагались согласно какому-то неведомому плану. Я подобрала – вырвала изо льда – мелкий обломок. Поднесла к лицу, уставилась на собственное кривое отражение. – Может, гейзер их подбил, – проговорила я. – Ударил в брюхо прямо в момент посадки. Угодил в воздухозаборники или в стабилизаторы… Бац – и готово. – Канто! Капитан опять орал на свою обезьяну. Канто только собрался сунуть лапу в попавшийся нам на пути водоем, как Рашт дернул за поводок, и животина плюхнулась на обтянутую скафандром задницу. В наушниках, настроенных на общий канал, раздалось гневное шипение. Выяснилось, что Канто успел-таки намочить лапу в местной воде, и орава микроорганизмов облепила его перчатку этакой второй рукавицей оттенка ржавчины, отчего лапа теперь казалась изрядно распухшей. Больше того, тупая животина попробовала облизнуть лапу – прямо через шлем. Ненавижу эту обезьяну. – Вижу люк, – сообщила Ленка. Я вернулась, капитан. Я же обещала, что отлучусь ненадолго. Уж я-то свое слово держу. Нет, не дергайтесь. Будет только хуже, поверьте. Та петля на вашей шее не ослабнет – наоборот, затянется. Ну что, узнаете? Они тяжелые, сразу все мне не дотащить. Попозже принесу еще несколько. Молодец, правильно. Это фрагменты разбившегося шаттла. Все такие миленькие, да? Вот, давайте подвину один поближе. Видите свое отражение? Кривоватое, конечно, но тут уж ничего не поделаешь. Что-то напуганный у вас вид. Это хорошо, это полезно. Мне тут рассказали, что страх – последнее и лучшее наше ощущение. Последнее и лучшее. Последняя линия обороны. Кто рассказал? Вы знаете, капитан. Мы наткнулись на ее шлем и на бортовой журнал. Верно.