Графенвельдер в одиночестве прогуливается по своему бестиарию. В ночной период двадцатишестичасовых йеллоустонских суток большинство экспозиций не освещается. Зато красновато сияет подвесная дорожка, по которой он идет, – петляя над, под и между огромными клетками, аквариумами и шахтами. Большинство тварей спят, но некоторые ерзают, ворочаются с боку на бок. А некоторым сон вообще неведом. Эти твари следят за Графенвельдером с лютостью во взоре: как ни слаб их разум, они сознают, что перед ними враг, тюремщик. Изредка какое-нибудь чудище плюется и бьет хвостом, а то и бросается грудью на брусья клетки или прочнейшее стекло террариума. Строго говоря, далеко не все содержащиеся здесь особи принадлежат к миру животных. Почти половина экспонатов бестиария – существа вроде гамадриад, инопланетные организмы, эволюционировавшие за пределами Первой Системы, на горстке известных миров, способных поддерживать жизнь. Есть тут и слизееды, обитатели слизевых башен Гранд-Тетона, и скрипучие мшанки с Фанда, и больше дюжины различных организмов из джунглей Окраины Неба, включая и саму гамадриаду. Но куда больше проблем с другой половиной коллекции. Она может доставить своему хозяину серьезные неприятности, если о ней прознают власти. Ведь это настоящие монстры – существа, которые раньше были людьми. Есть среди них экземпляры, купленные у других ультранавтов. Например, бывший член экипажа, чересчур увлекшийся самотрансформацией и вышедший далеко за рамки допустимого даже у ультра. У него были удалены главные функциональные области мозга, их место заняли грубые нейромодули, и остался один-единственный инстинкт – жгучее желание терзать и убивать. Его конечности превратились в жуткое специализированное оружие; результатом вмешательства в процесс роста костей стали рога и бронепластины. Графенвельдер подозревает, что задумывалось нечто вроде берсерка для пиратских абордажей, когда применение энергетического оружия нецелесообразно. А получилась игрушка для Графенвельдера – он развлекается, провоцируя пленника на тщетные приступы слепой ярости. А вот вариация на тему гиперсвиньи, специально по его заказу найденная в чреве Города Бездны. Наверное, это не уникальный мутант, а представитель редкого генетического отклонения от стандарта породы. У женщины правая сторона тела совершенно человеческая, зато левая – свиная. Функции мозга где-то между человеческими и животными. Иногда она пытается говорить с Графенвельдером, но из-за ущербного строения челюсти получаются лишь невнятное возбужденное хрюканье. Обычно же благодаря нейроимплантатам она вполне управляема и спокойна. Изредка у Графенвельдера бывают гости, и он заставляет женщину прислуживать за обедом. Она долго семенит вдоль стола, держась к нему человеческим боком, и наконец поворачивается, драматически являя свою подлинную натуру. А хозяин с улыбочкой стороннего наблюдателя упивается реакцией публики. Есть тут и бешеный дельфин. Он живет, почти не зная света, его тело – свидетельство жестоких кибернетических вмешательств. Неизвестно, где родился этот бедолага и каков его возраст, но одно несомненно: он обуреваем неутолимой звериной яростью. В изрубцованную кору его головного мозга Графенвальдер ввел сенсоры, подсоединенные к системе видеоотображения. И теперь малейший внешний стимул многократно усиливается и порождает калейдоскопическое световое шоу, как будто сам дьявол устраивает фейерверк. Возникающие при этом визуальные паттерны техника отправляет обратно в мозг дельфина. Страдания животного – отличное развлечение после ужина для гостей, которые под руководством Графенвельдера вызывают у пленника все более сильные приступы буйства. Хватает здесь и других диковин. Пожалуй, их даже больше, чем смогла вместить память Графенвельдера. Далеко не все ему сейчас интересны; некоторых он не навещал уже много лет. Об этих тварях заботятся смотрители, которые к хозяину обращаются в исключительных случаях, когда требуется особый уход, например, дорогостоящее лечение. Может, и гамадриаде суждено однажды стать очередной забытой игрушкой, хотя сейчас это кажется Графенвельдеру маловероятным. А вот и жилище, в котором еще никого нет. Графенвельдер приближается к нему, скользя ладонями по поручням дорожки, что протянулась над бездной. Этот высокий цилиндр из бронестекла, со сверхпрочным керамическим бандажом, вскоре будет наполнен холодной водой под давлением в уйму атмосфер. Дно у аквариума каменное, с патрубками, через которые из глубинных источников пойдут горячие ядовитые газы. Это создаст в цилиндре среду, близкую к той, что есть в глубинах ледяного океана Европы, маленького спутника планеты Юпитер в Первой Системе. Но прежде чем аквариум заработает, необходимо добыть для него жильца. И это фундаментальная проблема. Графенвельдер знает, кто ему нужен, но он никак не ожидал, что охота за этим созданием окажется такой сложной. Кое-кто даже сомневается, что адапты вообще когда-то существовали во Вселенной. А уж найти живые особи не в их родной системе, да еще спустя два века после их предположительного пикового периода… Однако поводов для оптимизма хватает. Графенвельдер повсюду протянул тонкие щупальца, и теперь то одно, то другое вздрагивает, получив крупицу информации. Надежные контрагенты отлично представляют себе, чего хочет Графенвельдер. Известно им и то, что он всегда щедро оплачивает выполненные заказы. В глубине души он уверен: адапты – не выдумка, где-то они водились, и гипотеза, что они могли дожить до нынешних дней, не абсурдна. Графенвельдер должен иметь в своей коллекции представителя этого вида. За одну особь он бы с радостью согласился отдать весь свой бестиарий, хотя еще никому в этом не признавался. Сам понимает, что отдаст, но даже себе не смог бы объяснить, чем для него так важен адапт. По внутренней кромке Ржавого Пояса на фоне желчного лика Йеллоустона обращается невзрачный сморщенный орешек – анклав леди Гудгласс. Шаттл Графенвельдера пристыковывается к вытянутой полярной оконечности, где уже сгрудилась дюжина похожих кораблей. Из них больше половины ему знакомы, они принадлежат другим коллекционерам. Он подвергается нескольким необременительным охранным процедурам, а затем самец гориллы провожает его вглубь миниатюрного мира. Анклав сделан из астероида. Породу вычерпали изнутри с помощью плазменных горелок, образовавшееся пространство разделили на жилые герметичные отсеки, лишь в самой середке осталось скромной величины полое «ядро». Деревья, живущие в условиях нулевой гравитации, обеспечивают существование саморегулирующейся экосистемы, которая почти не зависит от нестойкой к плавящей чуме техники. В обслуживающем персонале нет людей, только адаптированные животные вроде гориллы. Везде пахнет мульчей, изобилующей зелеными микроорганизмами. Графенвельдер чихает в носовой платок и делает мысленную пометку: по возвращении прочистить легкие. Леди Гудгласс предлагает собравшимся коктейли. Гости стоят в аванложе ее бестиария, в той части анклава, что вращается гравитации ради. Пол выложен черными и белыми блестящими плитами, каждая имеет ало светящуюся инкрустацию, фрагмент большого орнамента. Когда гость стоит на плите, она медленно перемещается, меняет свое место в композиции. Графенвельдер отдается этому течению, позволяет плите носить его от одного гостя к другому. Он обменивается парой слов с коллекционерами, ловит слухи и сплетни. И постоянно высматривает в толпе хозяйку, сопоставляя увиденное с ожидаемым. Урсула Гудгласс миниатюрна, у нее естественный человеческий облик, без явных биомодификаций. Носит темно-фиолетовый комбинезон с расклешенными рукавами и жестким высоким воротом; безволосая голова на нем – как редкое яйцо на подставке. У нее миловидное озорное личико со вздернутым носом. Пожалуй, она бы понравилась Графенвельдеру, не будь у него причины ее ненавидеть. И вот случается то, что и должно было случиться: плиты приносят его и хозяйку друг к другу. Он наклоняет голову и берет обтянутую перчаткой женскую руку. – Очень рада видеть вас здесь, мистер Графенвельдер, – говорит леди Гудгласс. – Я знаю, что вы всегда ужасно заняты, поэтому даже не надеялась, что вам удастся выкроить время для визита. – Просто Карл, – источает он обаяние. – Поверьте, я никак не мог это пропустить. Такое интригующее приглашение! Теперь все сложнее и сложнее увидеть что-нибудь новое, по-настоящему необычное. Теряюсь в догадках: что же вы для нас приготовили? – Надеюсь, вы не будете разочарованы. – Уверен, что не буду, – с сильным нажимом произносит он. – Мистер Графенвельдер, мне бы хотелось, чтобы вы поняли, – говорит она, нервно отведя взгляд. – Я не пытаюсь соперничать с вами, у меня нет желания вас затмить. Я слишком сильно вас уважаю, чтобы заниматься такими глупостями. – О, не беспокойтесь. Небольшая здоровая конкуренция еще никому не вредила. Что проку от коллекции, когда нет другой, с которой ее можно было бы сравнить? Леди Гудгласс странно улыбается, изучая Графенвельдера точно так же, как он изучает ее. Он ощущает давление ее интереса, холодного и твердого, как луч морозящего лазера. На ее черепе скрестились тонкие линии, и эти снежно-белые нити напоминают ему трещинные узоры на ледяном покрове Европы, хотя он никогда не посещал Первую Систему. Шрамы – следы хирургических операций, проведенных в разгар плавящей чумы, когда богачам пришлось избавляться от невральных имплантатов. Должно быть, леди Гудгласс носит эти швы как символ былого статуса. Пересекая непоседливые плиты, к ним скользит паланкин. – Хочу познакомить вас с моим мужем, – произносит она. Графенвельдер часто моргает, стараясь одолеть изумление. Паланкин он еще раньше успел заметить, но предположил, что в нем прибыл кто-то из гостей. – Эдрик, это Карл, – говорит леди Гудгласс. – Весьма рад знакомству, – отвечает трубный глас сквозь решетку динамика, что видна на передней грани бронированного ящика. Паланкин имеет форму высокой и узкой усеченной пирамиды, на его бронзовых боках ребра охлаждения и стержни датчиков. Спереди, сразу над динамиком, овальное оконце, слишком темное, чтобы толком разглядеть черты Эдрика Гудгласса. – Надеюсь, мистер Графенвельдер, этот пустяковый нюанс не вызывает у вас неловкости, – говорит пассажир. – Ну что вы, – отвечает гость. – Я и сам пользовался паланкинами, когда имел бизнес в Городе Бездны. Меня уверяли, что моя кровь полностью очищена от машин, но страховка не бывает лишней. – А вот я никогда не выхожу из паланкина, – сообщает Эдрик. – И от телесных машин не избавился – у меня полный комплект, как и до чумы. Пустяковая остаточная инфекция способна меня прикончить. Графенвельдер покручивает бокал в пальцах, шустро переступает с плиты на плиту. – Представляю, как вам тяжело. – Сам виноват – не надо было считать ворон. Мне бы сразу согласиться на быструю и грязную хирургию, как поступила моя супруга. Она смелее меня, и ей слабо верилось, что беда нас минует. А теперь я и подавно на чистку не решусь. Прежде чем меня вскроют, мне пришлось бы выйти из паланкина, а это само по себе неприемлемый риск. – Но есть же больницы высшего уровня, там наверняка… – Мне нужна стопроцентная гарантия, а ее никто не даст. Я останусь в этой штуковине, пока не будет доказано, что опасность заразиться чумой исключена полностью. – Боюсь, долго вам придется ждать. – Если я чему-то и научился у Урсулы, так это терпению. Моя жена – воплощенная выдержка. Графенвельдер бросает косой взгляд на Урсулу Гудгласс и думает с любопытством: что же это за брак у них? Секс, понятное дело, исключен, но он, должно быть, с самого начала мало интересовал эту парочку. У богачей Ржавого Пояса в почете развлечения, разные изощренные игры, особенно те, что позволяют набирать престиж. – Пожалуй, мне не следует томить гостей ожиданием, – говорит хозяйка. Леди Гудгласс выпускает из пальцев опустевший бокал, и тот исчезает в черной плите, будто не встретив никакого сопротивления. Затем она трижды громко хлопает в ладоши. – Дамы и господа, – повышает Урсула голос на октаву, – я искренне признательна за то, что вы откликнулись на мой призыв. Некоторые из вас уже бывали в этом доме, а кто-то здесь впервые. Одним почти ничего не известно обо мне, с другими я знакома лучше. Вряд ли среди вас найдутся те, кто скажет, что мы близкие друзья. Но у всех нас есть общая черта: мы коллекционеры. Мы живем ради своего хобби, оно сделало нас теми, кто мы есть. И пусть мой бестиарий нельзя считать чем-то выдающимся, я безмерно горжусь моим последним приобретением. В нашей системе нет ничего подобного и, по всей вероятности, еще очень долго не появится. Извольте же следовать за мной. Надеюсь, то, что вы вскоре увидите, не заставит вас пожалеть о потраченном времени. С шипением изогнутых поршней раздвигаются толстые металлические двери. Леди Гудгласс и ее муж возглавляют экскурсию. Графенвельдер старается держаться поближе к супружеской паре, изображая любопытство. Эта женщина не может сразу показать гамадриаду. Сначала обязательная прелюдия – короткое, но скучное путешествие по бестиарию, во всяком случае по той его части, где содержится сенсационное приобретение. Конечно, Графенвельдер не видит здесь ничего важного, да и остальные гости проявляют лишь вежливый интерес. Но вот наконец один за другим они подходят к главному экспонату, собираются на обнесенном перилами козырьке у верхней кромки темного колодца. Графенвельдер догадывается, что ему сейчас продемонстрируют, однако хранит на лице недоуменно-выжидающее выражение. Леди Гудгласс произносит короткую речь, нахваливая монстра, который вот-вот будет предъявлен публике: как, мол, трудно было его поймать и доставить. Разок-другой упоминается планета, откуда он родом; для тех, кто в теме, это достаточно толстый намек. Навостривший уши Графенвельдер слышит возбужденные шепотки – коллекционеры делятся догадками. Двое-трое нетерпеливых обгоняют Урсулу. – К сожалению, – говорит она, – этот экземпляр не удалось доставить в целости и сохранности. В пути он получил физиологическую травму, заморозка повредила ткани и нервную систему. И тем не менее он жив. Мои специалисты поработали над функциональным репертуаром и сумели его по большей части восстановить. Во всех значимых отношениях это живое существо. Дамы и господа! Сейчас вы впервые увидите воочию живую гамадриаду! По ее команде вспыхивают прожекторы, заливая колодец светом. И тут у Графенвельдера появляется во рту дрянной привкус. Гамадриада куда меньше той взрослой, что досталась ему, но она не мертва. Зверь шевелится: по гармошковидному телу туда и обратно пробегают мощные ритмичные волны, и это тело, заполняющее собой все дно колодца, корчится, и свивается в кольца, и хлещет, как разрубленный электрический кабель. – Живая! – слабо ахает он. Леди Гудгласс смотрит на него в упор: – Не ожидали? – Но вы же сами только что сказали, как трудно было… Его слова тонут в возгласах – у гостей появились вопросы к леди Гудгласс. Лайсендер Кэрроуэй энергично аплодирует, подавая пример остальным. Графенвельдер хлопает вяло – в нем разгорается злоба. Он отходит от перил, предоставляя Урсуле купаться в лучах славы. А сам рассматривает гамадриаду и напряженно гадает, что произошло. Сколь бы невысокого мнения ни был он об ультра, ему не верится, что капитан Шеллис так бессовестно натянул ему нос. И в этот момент брезжит спасительный выход из ситуации. Паче того, есть шанс извлечь выгоду, на которую Графенвельдер прежде не рассчитывал. Он дожидается, когда поутихнет возбужденный гомон, и кашляет. Достаточно громко, чтобы все поняли: ему есть что сообщить. – Весьма и весьма впечатляющий экземпляр, – произносит он. – По крайней мере, для промежуточной стадии роста. Леди Гудгласс впивается в него сузившимися глазами, смутно подозревая неладное. Даже паланкин разворачивается темным окном к Графенвельдеру. – Вам известны другие экземпляры, Карл? – спрашивает Урсула. – Один уж точно известен. Но прежде чем мы поговорим об этом… Вы, кажется, упомянули возникшие при транспортировке проблемы? – Обычные сложности, сопутствующие криогенным процедурам, применяемым к неземным организмам, – отвечает она. – Можно узнать, какие именно сложности? – Я же сказала: повреждение тканей… – Да, но насколько оно обширное? Пробудившись из криосна, как животное проявило свое нездоровье? Раскоординированность движений, атипичное охотничье поведение? – Ничего такого. – То есть вы хотите сказать, что особь пребывала в полном порядке? – Нет, – холодно произносит леди Гудгласс. – Особь была мертва.