Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 10 из 115 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В ту же секунду ацетиленовое сияние погасло, вместо него из кромешной тьмы грохнул багровый выстрел. Фандорин и японец с идеальной синхронностью отпрыгнули в разные стороны. Витрина рассыпалась с оглушительным звоном. Из магазина стреляли еще, но теперь уж вовсе впустую. – Кто выпрыгнет – твои, – скороговоркой бросил инженер. Пригнувшись, ловко перекатился через засыпанный осколками подоконник и растворился в черных недрах магазина. Там орали, матерились по-русски и по-польски, доносились звуки коротких, хлестких ударов, а по временам помещение озарялось вспышками выстрелов. Вот из двери, вжав голову в плечи, вылетел человек в клетчатой кепке. Маса сделал ему подсечку, припечатал беглеца ударом пониже затылка. Проворно связал, оттащил к пролеткам, где уже лежал придушенный инженером возница. Вскоре из витрины выпрыгнул еще один и, не оглядываясь, кинулся наутек. Японец без труда догнал его, схватил за кисть и легонько повернул – налетчик, взвизгнув, скрючился. – Чихо, чихо, – уговаривал пленника Маса, быстро прикручивая ему ремнем запястья к щиколоткам. Перенес к тем двоим, вернулся на исходную позицию. В магазине уже не шумели. Послышался голос Фандорина: – Один, два, три, четыре… где же пятый… ах, вот – пять. Маса, у тебя сколько? – Три. – Сходится. Из ощеренного стеклянными зазубринами прямоугольника высунулся Эраст Петрович. – Беги на склад, приведи жандармов. Да поживей, а то эти очухаются, и снова з-здорово. Слуга убежал в сторону Ново-Басманной. Фандорин же распутал сторожа, немножко похлопал по щекам, чтобы привести в разум. Но сторож в разум приходить не хотел – мычал, жмурился, трясся в сухой икоте. По-медицински это называлось «шок». Пока Эраст Петрович тер ему виски, пока нащупывал нервный узел пониже ключицы, начали шевелиться оглушенные налетчики. Один бугаище, всего пять минут назад получивший отменный удар ботинком в подбородок, сел на полу, замотал башкой. Пришлось оставить икающего сторожа, отвесить воскресшему добавки. Едва тот ткнулся носом в пол, пришел в себя другой – встал на четвереньки и шустро пополз к выходу. Эраст Петрович кинулся за ним, оглушил. В углу копошился третий, а на улице, где Маса разложил свою икэбану, тоже происходил непорядок: в свете фонаря было видно, как кучер зубами пытается развязать узел на локтях у подельника. Фандорин подумал, что похож сейчас на клоуна в цирке, который подбросил вверх несколько шариков и теперь не знает, как со всеми ними управиться – пока подберешь с пола один, сыплются другие. Бросился в угол. Темноволосый бандит (уж не тот ли самый Юзек?) не только очнулся, но и успел достать нож. Удар, для верности еще один. Лег. И со всех ног к пролеткам – пока те трое не расползлись. Черт, куда же провалился Маса? * * * Но фандоринский камердинер так и не добрался до подполковника Данилова, беспомощно топтавшегося со своими людьми у дома Варваринского общества. На первом же углу ему под ноги бросился юркий человечек, еще двое навалились сверху, заломили руки. Маса рычал и даже пытался кусаться, но скрутили его крепко, профессионально. – Евстратьпалыч! Один есть! Китаеза! Говори, ходя, где пальба? Масу дернули за косу – с головы слетел парик. – Ряженый! – торжествующе закричал тот же голос. – А рожа косоглазая, японская! Шпион, Евстратьпалыч! Подошел еще один, в шляпе-котелке. Похвалил: – Молодцы. Нагнулся к Масе: – Здравия желаю, ваше японское благородие. Я надворный советник Мыльников, особый отдел Департамента полиции. Каково ваше имя, звание? Задержанный попытался злобно лягнуть надворного советника в голень, но не преуспел. Тогда шипяще заругался по-чужестранному. – Что уж браниться, – укорил его Евстратий Павлович, держась на расстоянии. – Попались – не чирикайте. Вы, должно быть, офицер японскою генерального штаба, дворянин? Я тоже дворянин. Давайте уж честь по чести. Что вы тут затеяли? Что за стрельба, что за беготня? Посвети-ка мне, Касаткин. В желтом круге электрического света возникла перекошенная от ярости узкоглазая физиономия, блестящий ежик коротко стриженных волос. Мыльников растерянно пролепетал: – Это же… Здрасьте, господин Маса… – Скорько рет скорько зим, – прошипел фандоринский камердинер. Слог третий, в котором Рыбников попадает в переплет Все последние месяцы Василий Александрович Рыбников (ныне Стэн), жил лихорадочной, нервической жизнью, переделывая сотню дел за день и отводя на сон не более двух часов (которых ему, впрочем, совершенно хватало – просыпался он всегда свежим, как огурчик). Но поздравительная телеграмма, полученная им наутро после крушения на Тезоименитском мосту, освобождала бывшего штабс-капитана от рутинной работы, позволив целиком сосредоточиться на двух главных заданиях, или, как он про себя их называл, «проэктах». Все, что необходимо было сделать на предварительной стадии, новоиспеченный корреспондент Рейтера исполнил в два первые дня. Для подготовки главного «проэкта» (речь шла о передаче крупной партии некоего товара) достаточно было всего лишь отправить получателю с легкомысленной кличкой Дрозд письмо внутригородской почтой – мол, ждите поставку в течение одной-двух недель, все прочее согласно договоренности. По второму «проэкту», второстепенному, но все равно очень большого значения, хлопот тоже было немного. Кроме уже поминавшихся телеграмм в Самару и Красноярск, Василий Александрович заказал в стеклодувной мастерской две тонкие спиральки по представленному им чертежу, доверительно шепнув приемщику, что это детали спиртоочистительного аппарата для домашнего употребления. По инерции или, так сказать, в pendant суетливой питерской жизни, еще денька два-три Рыбников побегал по московским военным учреждениям, где корреспондентская карточка обеспечивала ему доступ к разным осведомленным лицам – известно ведь, как у нас любят иностранную прессу. Самозваный репортер узнал много любопытных и даже полуконфиденциальных сведений, которые, будучи сопоставлены и проанализированы, превращались в сведения уже совершенно конфиденциальные. Однако затем Рыбников спохватился и всякое интервьюирование прекратил. По сравнению с важностью порученных ему «проэктов», все это была мелочь, из-за которой не стоило рисковать. Усилием воли Василий Александрович подавил зуд активной деятельности, выработанный долгой привычкой, и заставил себя побольше времени проводить дома. Терпеливость и умение пребывать в неподвижности – тяжкое испытание для человека, который привык ни минуты не сидеть на месте, но Рыбников и тут проявил себя молодцом. Из человека энергического он мигом превратился в сибарита, часами просиживающего в кресле у окна и разгуливающего по квартире в халате. Новый ритм его жизни отлично совпал с распорядком веселых обитательниц «Сен-Санса», которые просыпались к полудню и часов до семи вечера разгуливали по дому в папильотках и шлепанцах. Василий Александрович в два счета наладил с девушками чудесные отношения. В первый день барышни еще дичились нового жильца и оттого строили ему глазки, но очень скоро распространился слух, что это Беатрискин дуся, и лирические поползновения сразу прекратились. На второй день «Васенька» уже стал всеобщим любимцем. Он угощал девиц конфектами, с интересом выслушивал их вранье, да к тому же еще и бренчал на пианино, распевая чувствительные романсы приятным, немножко слащавым тенором. Рыбникову и в самом деле было интересно общаться с пансионерками. Он обнаружил, что эта болтовня, если ее правильно направить, дает не меньше пользы, чем рискованная беготня по фальшивым интервью. Заведение графини Бовада было поставлено на хорошую ногу, сюда наведывались мужчины с положением. Иногда в салоне они обсуждали между собой служебные дела, да и потом, уже в отдельном кабинете, разнежившись, бывало, обронят что-нибудь совсем уж любопытное. Должно быть, полагали, что пустоголовые барышни все равно ничего не поймут. Девушки и вправду разумом были не Софьи Ковалевские, но обладали цепкой памятью и ужасно любили сплетничать. Таким образом, чаепития у пианино не только помогали Василию Александровичу убивать время, но и давали массу полезных сведений. К сожалению, в первый период добровольного штабс-капитанова отшельничества воображение барышень было всецело поглощено сенсацией, о которой гудела вся первопрестольная. Полиция наконец захватила знаменитую шайку «лихачей». В Москве об этом писали и говорили больше, чем о Цусиме. Известно было, что на поимку дерзких налетчиков был прислан специальный отряд самых лучших сыщиков из Петербурга – москвичам это льстило. Про рыжую Манон по прозвищу «Вафля» знали, что к ней хаживал один из «лихачей», красавец-поляк, настоящий цыпа-ляля, поэтому теперь Вафля носила черное и держалась загадочно. Остальные девочки ей завидовали. В эти дни Василий Александрович не раз ловил себя на том, что думает о соседке по купе – возможно, оттого, что Лидина была полной противоположностью чувствительным, но грубым душой обитательницам «Сен-Санса». Рыбникову вспоминалось, как Гликерия Романовна бросилась к стоп-крану или как она, бледная, с закушенной губой, перетягивает обрывком юбки разорванную артерию на ноге у раненого. Удивляясь на самого себя, затворник гнал эти картины прочь, они не имели к его жизни и нынешним интересам никакого отношения. Для моциона отправлялся на прогулку по бульварам – до Храма Спасителя и обратно. Москву Василий Александрович знал не очень хорошо, и поэтому ужасно удивился, случайно взглянув на табличку с названием улицы, что уходила от прославленного собора наискось и вверх. Улица называлась «Остоженка». «Дом Бомзе на Остоженке», как наяву услышал Василий Александрович мягкий, по-петербургски чеканящий согласные голос. Прошелся вверх по асфальтовой, застроенной красивыми домами улице, но вскоре опомнился и повернул обратно. И все же с того раза у него вошло в привычку, дойдя до конца бульварной подковы, делать петельку с захватом Остоженки. Проходил Рыбников и мимо доходного дома Бомзе – шикарного, четырехэтажного. От праздности настроение у Василия Александровича было непривычно-рассеянное, так что, поглядывая на узкие венские окна, он даже позволял себе немножко помечтать о том, чего никогда и ни за что произойти не могло. Ну, и домечтался. На пятый день прогулок, когда мнимый репортер, постукивая тросточкой, спускался по Остоженке к Лесному проезду, его окликнули из пролетки:
book-ads2
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!