Я не знала, что такое «процедура на открытой ране», но этого явно стоило избегать. Мне лишь раз давали драгоценное старое лекарство, когда я только попала в Нью-Йорк. Тогда Доннел просто наложил мазь на мои обожженные руки. Меня поразило, как мгновенно исчезла боль, а кожа полностью излечилась за двадцать четыре часа, но лечение руки, похоже, гораздо сложнее. Вслед за Тэдом я прошла в маленький кабинет, где мы оставили матрасы и спальные мешки. Он сдвинул в сторону грязный стол и стулья и разложил посреди комнаты матрас и спальный мешок. — Я говорил врачу, что прошлым летом ты сломала руку, — сказал он. — Она хочет знать, пришлась ли новая рана на то же место. — Кажется, на этот раз рана выше, — ответила я. — Возможно, повреждено само плечо, но я чувствую сильную боль и в руке. — Доктор говорит, мы должны осмотреть твою руку, чтобы найти точное место. — Тэд, похоже, смутился. — Для этого нам придется снять с тебя часть вещей. До сих пор я видел здесь непокрытыми лишь женские лица и руки, и у тебя очевидно очень строгие правила в одежде, но боюсь, это неизбежно. — Строгие правила в одежде? — рассмеялась я. — Тэд, все кутаются в куртки даже дома, поскольку сейчас середина зимы, а у нас слабое отопление. — О, — засмущался Тэд. — Многие миры сектора Альфа населены жителями определенных частей Земли, и там существуют сильные культурные традиции костюмов, поэтому я подумал… — В альянсе есть несколько человек с жесткими культурными правилами, — объяснила я. — Но я не одна из них. Доннел и моя мать были записаны ирландцами, думаю, я тоже, хотя родилась в Лондоне и не все мои предки происходят из Ирландии и вообще Европы. Я начала расстегивать куртку, но с одной рукой это было сложно. — Хаос побери! Тэд, можешь мне помочь? Тэд помог мне снять куртку и толстый свитер под ней. Под ними я носила кофту в обтяжку с длинными рукавами, потому что несколько слоев лучше согревали в холодные зимние дни. Все выглядело совершенно прилично, но Тэд смотрел на меня со странным выражением лица. — Что такое? Никогда не видел девушку? — Слова выскользнули раньше, чем я поняла, что и сама могла сделать неправильное предположение. — Прости, я не думала… У людей на Адонисе строгие правила в одежде? — Нет, — ответил Тэд. — Просто до сих пор я видел тебя только в куртке. И не понимал, что ты такая изящная. Я чуть было не сказала что-то очень грубое, но в последний момент поняла по тону Тэда, что слово «изящная» — это комплимент, а не оскорбление. Возможно, на Адонисе людей восхищает совершенно иной тип женской фигуры, чем в альянсе. — Раньше я видел много девушек, — продолжал Тэд. — На самом деле, даже слишком много. За последние пару лет мне пришлось посетить целый ряд вечеринок, где все аристократические семьи Адониса выставили передо мной своих дочерей. Большинство из них одевались по минимуму. Более мелкие пуговицы на кофте с длинными рукавами расстегнуть оказалось легче, и я без проблем с ними справлялась, но при этих словах Тэда остановилась и нахмурилась. Обнаружив, что Тэд способен уложить Изверга, я испытала шок. Заявление, что Тэда преследуют орды девушек, вызвало еще большее беспокойство. Тэд вздохнул. — Конечно, они бегали за мной из-за моего имени и удачливости, а не из-за личных качеств. Ненавижу эту неискренность, но дедушка настаивает, чтобы я посещал подобные вечеринки. Из-за того, что случилось с отцом, он хочет, чтобы я как можно скорее женился и обзавелся детьми. Я выскользнула из кофты с длинными рукавами и осталась в майке в мелкую полоску. — Ладно, в том, что меня поймали на краже самолета, есть и хорошая сторона, — более оживленным тоном проговорил Тэд. — Даже если вернусь на Адонис, а не отправлюсь на Зевс, я попаду в немилость. Больше никаких вечеринок. Никакого притворства. Не надо проявлять вежливость к бесконечным одинаковым девушкам, украшенным, по последней моде, блестящими крыльями. Все они задают одни и те же скучные вопросы. Все вежливы со мной до подобострастия. Это одна из причин, по которым меня влечет к тебе. Ты сильно отличаешься. — Я точно не страдаю от вежливости, — согласилась я. Тэд рассмеялся. — Нет, ты реагировала на меня совершенно искренне. Я не произвел на тебя впечатление, и ты это показала. Вначале это ранило мою гордость, но потом я понял, что впервые в жизни честно общаюсь с девушкой. Я легла на спальный мешок. — А с Феникс ты не общался честно? Она тоже не носит блестящие крылья. — Феникс — старательный научный ассистент, а не девушка с аристократической вечеринки, но на Адонисе она, как и все, была со мной до ужаса вежлива. И начала говорить мне, что в действительности думает, лишь когда мы попали в Нью-Йорк. Тэд опустился на колени рядом со мной. — Сейчас я устанавливаю контакт с врачом. Как я и говорил, покажу ей то, что вижу, по настенному телику. Она услышит наши голоса, а я услышу сказанное ей и передам тебе. Поняла? — Думаю, да. Это означает, что теперь мы должны быть осторожны в словах. — Правильно. Я сообщу тебе, когда разорву контакт и мы сможем снова говорить свободно. Последовала короткая пауза. — Сейчас я общаюсь с доктором, — сказал Тэд. — Я должен обследовать кости твоей руки и обнаружить рану. Скажи мне, если будет больно, насколько и где именно. Я ощутила желание оглядеть комнату, словно врач скрывалась в углу и наблюдала за нами. — Болит уже везде. Стреляющая боль поднимается и спускается по руке и плечу. — Тогда скажи мне, когда боль изменится. — Одной ладонью он крепко держал мою руку, а другой провел вверх и вниз по ней. — Что-нибудь есть? — Нет, та же боль, что и раньше. — Теперь я буду сжимать твою руку в разных местах, — сказал Тэд. Он сжал мое запястье, сперва легко, потом крепче, повторил это движение полдюжины раз, поднимаясь вверх по руке, затем вновь опустился. — Нигде нет особенной болезненности? — Нет. — Врач считает, что основная проблема в твоем плече. Сейчас она думает, что делать дальше. Пока я отключил звук и изображение, поскольку хотел проверить… Эта ситуация, мое прикосновение к твоей руке, вызывает у тебя такую же неловкость, как и у меня? — Да, — скривилась я. — Наблюдение за нами невидимого врача не помогает делу. — Надеюсь, ты не боишься. — Не боюсь. — Хорошо, — сказал Тэд. жфяячх — Признаюсь, я представлял возможность… коснуться тебя, но совсем не так. Я делаю все возможное, чтобы оставаться настолько отстраненно вежливым, насколько позволяют обстоятельства. Я засмеялась. — Ты сохраняешь ледяное безразличие. — А, врач прислала мне множество инструкций. — Тэд нахмурился. — Я вновь открываю передачу звука и изображения. Боюсь, будет больно. Глава 26 — Ты проснулась? — послышался голос Тэда. — Мне пора вновь проверить твою температуру и пульс. Я открыла глаза, взглянула на окно и увидела в небе красные полосы рассвета. — Хаос, я не поняла, что уже утро. — О, ты вернулась к вежливым словам вроде «хаос». Вчера ты меня поистине удивила. Я понятия не имел, что у тебя такой богатый словарь ругательств. — Тэд, похоже, боролся со смехом. Я вспыхнула. — Первые одиннадцать лет жизни я провела в лондонском подразделении. Конечно, я знаю множество ругательств. Обычно я ими не пользуюсь, но было очень больно. — Мне правда очень жаль, — ответил Тэд. — У нас не было сканера, способного показать, что с твоим плечом, поэтому пришлось выяснять, какие движения тебе доступны и насколько они болезненны. — Я понимаю, это было необходимо, и прошу прощения, что обзывала тебя. — По-настоящему смутило, когда ты назвала меня скунсом. Тебе известно о кассандрийских скунсах? — Нет, — сказала я. — Говоря это слово, я имела в виду земного скунса. Некоторые из них живут в Нью-Йорке. Если ты встретишь нечто в черно-белую полоску, очень рекомендую к нему не подходить. Кто-то из детей манхэттенского подразделения как-то раздразнил скунса, а потом, даже бросив мальчишку в воду, мы не избавились от запаха. Судя по характерному отстраненному выражению лица, Тэд проверял что-то в земной сети данных. — А, да. Люди могу унюхать струю скунса в концентрации всего лишь десять частей на миллион. В любом случае, я не возражал, когда ты обзывалась, пока я причинял тебе боль. Просто испытал такое же облегчение, как и ты, когда смог вколоть тебе местную анестезию. Мне было стыдно признаваться в этом Тэду, но затихла я не от облегчения, а от неприкрытого ужаса. Не чувствуя руку, не имя возможности ею подвигать, думая, что та умерла, я поддалась приступу паники. Будь у меня здравый смысл, я бы спросила Тэда, что произойдет под действием анастетика, но я слишком боялась облечь свой страх в слова. — Действие укола сейчас закончится, но я могу сделать тебе еще один, в чуть меньшей дозе, — прибавил он. — Не думаю, что мне нужна еще местная анестезия, — поспешно ответила я. — Ты все еще не ощущаешь плечо и руку? — Лишь чуть-чуть, — солгала я. — Чувствую в них тепло. На самом деле я ощущала жар, словно сидела на солнце в очень теплый день, а не жалась в спальном мешке в ледяной комнате. А еще глубоко в костях возникла странная вибрация. Она граничила с болью, но успокаивала меня, что рука еще жива и со мной.