— Отстаете, джигиты, — сказал он, когда подошли Анвар и Энвер. — Шариф-джан всех в хвосте оставил, уже тридцать килограммов сдал. Повозите-ка лучше хлопок на сушилку. Вы ребята сильные, там от вас больше будет проку. У арбакеша Абдуллы́-юлдузчи́ сын родился. Он поехал в районную больницу. Бригадир нам дал на день его арбу, а возницы нету. Справитесь? — А то нет!.. — сказал Анвар. Ребята высыпали хлопок в общую кучу. Не куча, а целая белоснежная гора выросла на хирмане. Четверо старшеклассников набивали хлопок в кана́ры — огромные мешки. Двое из них держали канар за края, третий охапками накладывал хлопок, а четвертый влез в мешок и приминал хлопок ногами. Потом они все вместе брались за канар и, раскачав его, швыряли на арбу. Энвер и Анвар взобрались на арбу, стали укладывать канары так, чтобы они лежали плотно и не вывалились в пути. Потом перебросили через канары веревку, туго затянули ее и завязали. И сами устроились наверху, будто на спине великана-слона. Энвер почмокал губами, как это делал Абдулла-юлдузча, и лошадь напряглась, сдвинула арбу с места. Арбу качало на рытвинах. Но едва выехали на дорогу, Энвер замахнулся кнутом. Лошадь побежала рысью, зацокали копыта по утоптанному галечнику. Вдоль арыков, расположенных по обеим сторонам дороги, растут урючины. К некоторым деревьям привязаны фанерные ящики, для того чтобы прохожие в них клали подобранный по дороге хлопок, который падает с проезжающих машин. В этом месте хлопка теряется особенно много — нагроможденные на кузове тюки цепляются за ветви деревьев, хлопок падает в пыль, перемешивается с опавшими сухими листьями, с сором. Дорога сразу же пошла на подъем. Вдали виднелись перильца деревянного моста, переброшенного через канал. По ту сторону канала, за тутовой плантацией, сушилка. Уже и кончик трубы видать. Высоченная труба, будто заводская. В этой сушилке хлопок просушивают на специальных печах, а потом отправляют на приемный пункт. Вдруг Анвару померещилось, будто кто-то на четвереньках выполз из хлопкового поля. Надо же, на четвереньках. Анвар протер глаза и снова вгляделся сквозь медленно оседающую пыль. Нет, ему не показалось. Только из-за слоя пыли трудно было узнать, кто это. Мальчишка огляделся, метнулся к висевшему на дереве ящику и запустил в него руку. Торопливо стал запихивать в свой фартук хлопок. Анвар ткнул Энвера локтем и, вложив два пальца под язык, свистнул. Воришка метнулся в хлопчатник и словно растаял. Энвер натянул вожжи и остановил лошадь. Анвар, держась за веревку, спустился на землю, бросился к тому месту, где исчезло привидение. За спиной услышал сопение Энвера, последовавшего за ним. Почти в середине поля колыхались кусты, и между ними то появлялась, то исчезала чья-то желтая спина. — Вон! — сказал Анвар. — Это Шариф, у него желтая майка. Но теперь Энвер и сам узнал Шарифа, потому что тот больше не прятался. Зажав фартук под мышкой, он пустился наутек. — Надо поймать, — сказал Энвер. Ребята, прыгая через кусты, бросились Шарифу наперерез. Хлопчатник хлестал по коленям. Шариф вдруг всплеснул руками и упал. Когда ребята подбежали, он сидел в междурядье и, размазывая по щекам слезы, держался за коленку. — Ах ты жулик! — зло проговорил Анвар и, сжав кулаки, подступил к нему вплотную. — Вот как ты насобирал свои тридцать килограммов!.. Легким шлепком он сбросил с головы Шарифа тюбетейку. — Двое на одного, да? — всхлипнул тот. — Мы не собираемся тебя бить, — сказал Энвер. — Но при условии. С этого дня ты будешь отзываться на кличку Шариф-Прохвост! Будешь?.. Шариф низко склонил голову: то ли хотел скрыть слезы, то ли прикидывал, что лучше — кличка или тумаки. Вдруг послышались тяжелый топот копыт и громыханье арбы. Анвар и Энвер резко обернулись и сразу же сломя голову бросились к дороге. А произошло вот что. По дороге промчалась «Волга». Она внезапно выскочила из-за телеги, обдала лошадь горячей гарью и понеслась дальше, заклубив рыжий хвост пыли. Лошадь от неожиданности шарахнулась в сторону. Затрещали оглобли. Перепуганная лошадь понеслась, выгнув коромыслом шею, развевая на ветру гриву. Однако крутой подъем на мост заставил ее убавить прыть. Кованые копыта и колеса арбы гулко загромыхали по деревянному настилу. Вдруг что-то хрястнуло, арбу качнуло влево. Она резко накренилась и стала. Несколько канаров сорвалось и полетело в воду. Анвар, еле переводя дыхание, вслед за Энвером взбежал на крутой берег и лишь успел заметить, как над водой промелькнули ступни его друга, — серебристые брызги разлетелись в разные стороны. Анвар не успел даже сбросить майку — тоже прыгнул в канал. Вода, уже не прогреваемая осенним солнцем, обожгла тело. Друзья поплыли рядом. Наконец настигли один канар. Но выловить-то его просто, а попробуй-ка вытащи!.. Хлопок, как губка, впитывал в себя воду, и каждый канар весил теперь не меньше колхозного племенного быка, что стоит в стойле с кольцом в носу. Барахтаясь, то с головой погружаясь в воду, то выныривая и отплевываясь, ребята подтолкнули канар к берегу, с трудом выволокли его на сушу. Течение становилось быстрее. Дальше — водопад. Там вода устремляется по наклонному деревянному желобу и обрывается вниз с пятнадцатиметровой высоты. Если вода снесет канары вниз — считай, пропали. А чтобы наполнить один канар, трем хорошим сборщикам нужно полдня… Наконец Анвару удалось выловить еще один канар. Анвар уцепился за мешок, а свободной рукой ухватился за ветку шиповника, нависшую над самой водой. В ладонь впились шипы. Но Анвар не чувствовал боли. Ему на помощь подоспел Энвер. В этом месте, к счастью, оказалось не глубоко. Они уперлись ногами в дно, подставили под канар плечи, подсаживая его на берег. В воде канар казался не таким уж и тяжелым; но стоило его чуть-чуть приподнять из воды, он наваливался всей тяжестью на ребят и окунал их с головой в воду. Будто не хотел, чтобы его выволокли на берег. Наконец все же удалось пристроить его на самом краешке берега. Остался один канар. Последний. Чтобы его отыскать, пришлось нырять: точь-в-точь как утки, когда они ловят рыбешку. Голова внизу, руки шарят по дну, а ноги болтаются сверху. Совсем выбились из сил. Но канар нашли. Он затонул и перекатывался по дну. Энвер зацепился за него ногой… Вдвоем нырнули, приподняли… Уже глухо доносился шум водопада. Анвар засомневался, удастся ли вытащить последний канар. Самим бы успеть выбраться. Их несла вода. Все чаще то в одном, то в другом месте появлялись воронки, из которых доносилось злое урчание. Если попасть в такую воронку — не вынырнуть. На минуту Анвара обуял страх. Кричать о помощи? Нет, поздно. Их зова все равно никто не услышит. Анвар растерянно посмотрел на Энвера. — Держи крепче канар, — посоветовал тот, пристально вглядываясь вперед. Вдруг закричал, перекрывая усилившийся грохот воды: — Не зевай!.. Хватайся за висячий мост!.. Я к нему плавал, он низко!.. Анвар тоже плавал к этому мосту, сплетенному из проволоки. Он висит над каналом, почти касаясь воды. Всего в нескольких метрах от того места, где вода, круто переломившись, устремляется по желобу под уклон. Только самые отчаянные сорвиголовы решались плавать к висячему мосту. Не успеешь зацепиться — через три секунды вода сбросит тебя с обрыва… Вдруг с берега раздался окрик: — Бросайте канар! Скорее на берег!.. По насыпи, которая образовалась из лёсса, выбрасываемого каждый год во время чистки канала, бежал Шариф. — Бросайте!.. Бросайте же!.. — повторял Шариф, протягивая им с берега палку. — Гляди! — крикнул Энвер, кивнув вперед, и вовремя: плетенный из проволоки мост навис над головой. Волны, те, что порезвее, подскакивали и перебегали через него. Шариф отшвырнул палку и, балансируя, взбежал на мост. Энвер, улучив момент, высоко выбросил руку и ухватился за железный прут, натянутый между берегами. Другой рукой он крепко держал Анвара за ремень. А тот по-лягушечьи распластался на воде в обнимку с разбухшим канаром. Мост накренился. Шариф замахал руками и чуть было не плюхнулся в воду. Он быстро опустился на колени и схватил Анвара за майку. Втроем подтолкнули канар к берегу… Потом все трое в изнеможении опустились на комель поваленной ветром ветлы. Дерево все еще тянуло к солнцу свои продолговатые листочки, хотя добрая половина корня была выворочена из земли. Энвер, взявшись за основание длинного стебелька, провел по нему рукой и сорвал полную пригоршню терпко пахнущих листьев. Поднес к лицу, вздохнул полной грудью. Потом дал понюхать Анвару. Потом Шарифу. Они не могли выговорить ни слова: стоило открыть рот, как от холода начинали стучать зубы. Но ребята были счастливы в эту минуту. Энвер поднялся с дерева и, устало переставляя ноги, направился к дороге. Анвар и Шариф последовали за ним. На деревянном мосту, накренившись, стояла груженая арба. Ее колесо почти наполовину провалилось в щель. Около арбы уже собрались колхозники. Шумно советовались, прикидывая, как половчее вытащить колесо. ОХОТНИКИ За окном, хрипло перекликаясь, пролетели взлохмаченные вороны. Ветер сносил их в сторону. Небо было затянуто пологом мокрых облаков. Моросил дождь. — Анвар, ты почему не работаешь? — спросила учительница. Анвар поспешно схватил ручку. Листок, вырванный из тетради, лежал перед ним чистый. Ни буковки не вывел Анвар. Учительница ходила между партами, смотрела, кто как работает. Когда приближалась к Анвару, он вжимал голову в плечи и наклонялся над партой так, чтобы учительница не видела его листка, на котором не было ни строчки. Они получили задание написать сочинение на тему: «Наш колхоз. Наши люди». Анвару всегда казалось, что он прекрасно знает и свой колхоз и всех колхозников. Может быть, даже не хуже самого председателя знает. Рассказать про свой колхоз Анвар многое смог бы. И про хлопок, и про канал, и про стариков чинаров. И про арбакеша Абдуллу-юлдузчу, над которым люди втихомолку подшучивают из-за того, что он на тюбетейке носит звездочку, простую красноармейскую звездочку… А написать… Писать, наверно, только писателям легко. Анвар опять отложил ручку. Снова принялся глядеть в окно. Дождь перестал. Ветер раскачивал деревья, срывая с них последние желтые листья. Иногда между тучами проглядывало солнце. И листья на деревьях загорались, как золотые. Под стрехой начинали радостно чирикать воробьи. И каждая капелька, свисающая с карниза, с бурых оголенных ветвей, вмещала в себе по солнышку и разбрызгивала во все стороны яркие лучи. Осень. Время сбора фруктов и хлопка. И еще в эту пору начинается охотничий сезон. Карим-ака на той неделе убил кабана. Хоть бы раз сходить с Каримом-ака на охоту!.. Эх!.. Над кроватью прибит ковер. На нем ружье. Не игрушечное. Настоящее. Оно брата, Карима-ака. Анвару его трогать не разрешают. Он только изредка помогает брату набивать патроны. У Карима-ака полный патронташ толстых бронзовых патронов. Сейчас работы у мирабов поубавилось, и он иногда по воскресеньям ходит на охоту в горы. Горы недалеко отсюда. Когда выйдешь из кишлака, надо пройти через гумно, потом пересечь хлопковое поле, где и ощипков не осталось, перебраться через овражек, а там и рукой подать. В горах много куропаток. Водятся туры, кабаны и даже волки. Давным-давно Анвар мечтает о том дне, когда старший брат подзовет его к себе и скажет: «Ну, парень, ты уже большой. Получай-ка ружье!..» И пошли бы они вместе на охоту. И встретили бы волка. Огромного. Хищник бросился бы на них, защищая логово. А ружье Карима-ака дало бы осечку. Вот тогда Анвар показал бы, какой он охотник… Когда брат снаряжается на охоту, Анвару всю ночь не спится. Он ожидает утра, того момента, когда брат встанет. И едва Карим-ака снимет со стены ружье, Анвар вскакивает с постели. Старший брат смеется: «Подрасти еще чуток, так и быть, куплю тебе ружье. Вместе пойдем в горы… Заядлый ты будешь охотник, весь в брата!..» «Подрасти, подрасти»… Сколько можно расти?..» И снова смотрит Анвар вслед уходящему брату в окно сквозь запотевшие мутные стекла. Трет кулаком глаза и нехотя ложится в постель досматривать сны про охоту, про убитого матерого волка… Зазвенел звонок. Анвар вздрогнул. Учительница велела дежурному собрать у учеников исписанные листки. Дежурит сегодня Лолка. Анвар не хотел отдавать ей свой листок, прижал его ладонью. Но упрямая Лолка выдернула из-под руки. Учительница вышла. Захлопали парты. Ребятишки повскакивали с мест. Анвар схватил Энвера за рукав и отвел в сторону. Раньше они сидели вместе. Но чтобы не разговаривали на уроках, их рассадили врозь. Зато на переменах они успевают наболтаться вволю. — Написал? — спросил Анвар упавшим голосом. Энвер кивнул. — О чем? — Про Саида-ака, твоего отца. — Про моего отца? — Ну да. Помнишь, однажды, когда мы его навестили в больнице, он рассказал, за что ему дали орден Ленина. — А я так ничего и не придумал, — вздохнул Анвар. — Просто не надо было ничего придумывать. Написал бы, что знаешь. Они помолчали. — Ты был хоть разок на охоте? — спросил Анвар, и в его глазах вновь загорелись огоньки. — Ни разу.