— Тебя послал Интерпол? — спрашивает он на своём быстром грузинско-русском. — Нет. — Приехал меня шантажировать? Сдашь меня Путину, если я не соглашусь снова сотрудничать с Лондоном? — Нет. — Почему нет? Ситуация самая подходящая. Половина моих сотрудников стучат на меня путинскому двору. — Боюсь, Лондон больше не доверяет твоим сведениям. Только теперь он поднимает стакан в молчаливом тосте. Я делаю то же самое, а про себя думаю, что ещё никогда за всё время наших взлётов и падений не видел его на таком взводе. — А как же твоя любимая Россия? — осторожно спрашиваю я. — Мне казалось, ты всегда мечтал о простой даче среди берёзок. Или уж вернуться в Грузию. Что пошло не так? — Ничего. У меня есть дома в Петербурге и в Тбилиси. Но как интернационалист я больше всего люблю Карловы Вары. Здесь есть православный собор. Набожные русские аферисты молятся там раз в неделю. Когда умру, я к ним присоединюсь. У меня есть номинальная молоденькая жена, которую все мои друзья хотят отыметь, но она по большей части им отказывает. Что ещё мне надо от жизни? — спрашивает он меня тихим голосом. — А как Людмила? — Умерла. — Соболезную. От чего? — Нервно-паралитический боевой яд высочайшего разряда, именуемый раком. Четыре года назад. Два года я носил траур. А дальше какой смысл? Никто из наших в Лондоне не был знаком с Людмилой. По словам Аркадия, она была юристом, как моя Прю, и работала в Москве. — А Дмитрий её сын? — Понравился? — Хороший мальчик. Кажется, у него отличное будущее. — Его нет ни у кого. Он бьёт себя кулачком по губам — этот его жест всегда был знаком растущего напряжения. Потом переводит взгляд поверх деревьев на свою виллу и ярко освещённую лужайку. — Лондон знает, что ты здесь? — Я решил, что сообщу им потом. Сначала поговорю с тобой. — Ты фрилансер? — Нет. — Националист? — Нет. — Тогда кто? — Патриот, я бы сказал. — Патриот чего? Фейсбука? Гугла? Глобального потепления? Корпораций, которые способны одним махом проглотить вашу сломленную маленькую страну? Кто тебе платит? — Контора, я надеюсь. Когда вернусь. — Что надо? — Несколько ответов. По старой памяти. Если смогу их из тебя вытянуть. Подтверждение, скажем так. — Ты мне никогда не врал? — Прозвучало как обвинение. — Пару раз. В силу обстоятельств. — А сейчас? — Нет. И ты, Аркадий, мне не ври. Последний раз, когда ты это сделал, ты, чёрт подери, едва не погубил мою прекрасную карьеру. — Жесть. Какое-то время мы наслаждаемся ночным пейзажем. — Скажи-ка мне вот что. — Он отпивает. — Какую хрень вы, британцы, нынче втюхиваете предателям вроде меня? Либеральную демократию как спасение человечества? Почему я повёлся на эту фигню? — Может, тебе хотелось. — Вы покидаете Европу с высоко задранными носами. «Мы особенные. Мы британцы. Мы не нуждаемся в Европе. Мы в одиночку выиграли все войны. Ни американцев, ни русских, больше никого. Мы — супермены». Я слышал, великий свободолюб Дональд Трамп собирается спасать вашу экономическую задницу. Вы знаете, кто такой Трамп? — Расскажи. — Путинский говночист. Он делает всё, что Володя сам не может сделать: кладёт на Европейский союз, на права человека, на НАТО. Убеждает нас в том, что Крым и Украина принадлежат Священной Российской империи, Ближний Восток принадлежит евреям и саудитам, и плевать на мировой порядок. А что делаете вы, британцы? Вы у него отсасываете и приглашаете на чай к королеве. Вы принимаете наши чёрные деньги и отмываете их для нас. Вы распахиваете перед нами двери, если мы солидные воры в законе. Вы продаёте нам половину Лондона. Вы заламываете руки, когда мы травим наших предателей на вашей земле, и умоляете: «Дорогие русские, вы только торгуйте с нами и дальше, плиз, плиз!» И ради этого я рисковал своей жизнью? Вот уж нет. Вы, британцы, сбыли мне телегу, полную лицемерного говна. И не говори, будто приехал мне напомнить о моём либеральном сознании, и моих христианских ценностях, и моей любви к вашей великой Британской империи. Не совершай ошибку. Я понятно объясняю? — Закончил? — Нет. — Я не считаю, что ты когда-либо работал на мою страну, Аркадий. Ты работал на собственную страну, а она тебя подвела. — Срать я хотел на то, что ты там считаешь. Я спросил, за каким хреном ты сюда припёрся. — Всё за тем же. Ты встречаешься со старыми товарищами? Посиделки, вручение медалей. Праздники в честь славного прошлого. Похороны праведников. Ты же заслуженный ветеран, куда ж без тебя. — Допустим, так, и что? — Тогда я готов тебя поздравить. Хранишь своё прикрытие как истинный чекист старой школы. — С прикрытием у меня нет проблем. Я признанный герой России. Мне не о чем беспокоиться. — Поэтому ты живёшь в чешской крепости и держишь полную конюшню телохранителей. — У меня есть конкуренты. Это не вопрос беспокойства. Обычная деловая практика. — Согласно нашему досье, за последние полтора года ты побывал на четырёх собраниях ветеранов. — И что? — Ты иногда обсуждаешь с коллегами прежние задания? Или даже нынешние? — Если кто-то поднимает эту тему… возможно. Сам я никогда её не поднимаю и не провоцирую, как тебе известно. Но если ты рассчитываешь отправить меня в Москву на рыбалку, то у тебя снесло крышу. Давай ближе к делу. — Охотно. Я приехал спросить, общаешься ли ты ещё с Валентиной, гордостью Московского центра. Он глядит вдаль, нижняя челюсть царственно выпячена вперёд, спина по-солдатски прямая. — Никогда о такой не слышал. — Удивительно, Аркадий. Ты сам однажды мне признался, что это единственная женщина, которую ты любил. В выражении его лица ровным счётом ничего не изменилось. Как всегда. И только телесное напряжение свидетельствует о том, что он меня слышит. — Ты собирался развестись с Людмилой и соединиться с Валентиной. Но, судя по тому, что я услышал, сейчас ты в браке с другой женщиной. Валентина не намного тебя моложе. Что как-то не совпадает с описанием твоей номинальной жены. По-прежнему никакой реакции. — Мы могли её сдать, если помнишь. У нас был компромат. Ты сам нам его предоставил. Московский центр послал её в Триест с важной миссией. Высокопоставленный австрийский дипломат готов был продать секреты своей страны, но отказывался иметь дело с российскими официальными лицами. Никаких консулов и дипломатов. И тогда Москва прислала твою Валентину. В Центре тогда ещё было мало женщин, и Валентина выделялась на их фоне: умнейшая, красавица, мечта твоей жизни, как ты сам мне признался. Когда она выполнила задание, вы договорились, что не станете в течение недели ничего сообщать в Центр, и провели романтические каникулы на Адриатическом побережье. Помнится, мы вам подыскали подходящее незаметное жильё. Мы, конечно, могли её шантажировать, но это скомпрометировало бы тебя. — Я предупредил: если её хоть пальцем тронут, я тебя убью. — Да, предупредил. Она произвела на нас изрядное впечатление. Тоже грузинка и тоже из чекистской семьи, насколько я помню. Хороша во всём. Ты был от неё без ума. Перфекционистка, по твоим же словам. Совершенна в работе, совершенна в любви. Интересно, сколько мы вот так молча глядим в ночь? — Слишком совершенная, — наконец едко бормочет он. — Что пошло не так? Она оказалась замужем? У неё был кто-то другой? Но ведь это тебя не остановило бы? Опять затяжное молчание. Он вертит в голове бунтарские мысли.