– Никого я брать за горло не собирался, Блюхер. Старые люди – старые привычки, потому и сохранил бумажонку. А тут вот как обернулось – не я, а меня за горло взяли. Сына лишить хотят… Встаньте на мое место, господин военный министр: вашего бы сына вот так, под революционный трибунал – вы бы такой бумажкой не воспользовались? Блюхер, не сводя тяжелого взгляда со страшного посетителя, осторожно спустил курок и убрал револьвер в кобуру, отошел к окну и замер, слегка покачиваясь с носка на пятку. Военный министр и главнокомандующий неторопливо и как-то отрешенно размышлял и анализировал возникшую ситуацию. Размышлял – и с некоторым удивлением констатировал, что у него отчего-то нет зла на этого пожилого спокойного человека, только что загнавшего его в угол. Была досада – прежде всего, на самого себя. Опрометчиво – ох, как опрометчиво было полагать, что задуманную им операцию удастся провернуть без всякой огласки… Поспешил ты, командарм, поспешил… Надо было дождаться окончания боевых действий против Унгерна, и за это время, не торопясь, продумать все детали… Блюхер, разумеется, уже отрапортовал в Москву о захвате казны Дикой дивизии – без деталей проведенной операции. И золото было отправлено в столицу спецсоставом, под надежной охраной. И главвоенмор Троцкий уже поблагодарил шифровкой командарма Блюхера… Но если дело закрутится – ему непременно припомнят большие потери бойцов при ликвидации Дикой дивизии. Спросят: чем командарм руководствовался, снимая с фронта в тяжелое для Дальневосточной республики время 27-ю конно-стрелковую дивизию Дягура? И поди докажи, что дивизия в разгроме Унгерна «погоды не сделала бы». И золото… Ну и что, спросят. К чему спешить надо было? Оно бы никуда не делось. И потери дивизии в вину поставят, и утопленное при форсировании реки золото. Допросят с пристрастием командиров 27-й дивизии – хоть один, да проговорится о секретном приказе Блюхера. Дягур скрыл лишнее золотишко рапортом о потерях на переправе через реку – но теперь никто не поверит, что укрытое от учета золото и впрямь утонуло! Найдут здесь, в Чите, коммерсанта Дядьковича – и он покается в том, что не подарил, а продал здание Кадетского корпуса… – Стало быть, дезертир Тимофей Мирошников с товарищем сумел добраться до китайской границы? – спросил Блюхер через плечо, не поворачиваясь к посетителю. – И как же быстро он из Маньчжурии до Шанхая сумел добраться, негодяй! И там налево и направо болтал о «преступном» приказе командарма Блюхера… – Насчет направо и налево не знаю, господин военный министр, – пожал плечами Берг. – Но то, что он быстро попал в поле зрения Салныня – факт. Ваше счастье, Василий Константинович, что Гришка не успел переправить информацию о вас в Москву. Я перехватил и это сообщение, и все записи Салныня. У него на руках ничего против вас нет, господин командарм! – Зато есть у вас, Берг! – невесело усмехнулся Блюхер. – Хотите верьте, хотите нет – я не собираюсь брать вас за горло и перевербовывать, Василий Константинович! И я не считаю вас вором, господин министр! Я знаю, что укрытое от учета золото из казны Унгерна до грошика пойдет на реформирование армии под вашим началом. Вы – чрезвычайно целеустремленный человек. Из крестьян, поди? Чувствуется в вас что-то этакое… Всего и всегда добивались сам. Не связями, не выслуживанием – своим упорством, храбростью. Вот и здесь – вас перебросили с юга России в Читу, приказали создать из партизанского сброда армию – а финансовых рычагов для этого не дали. «Крутись, Блюхер, как хочешь!» Так? Вот вы и крутитесь: пообещали создать на Дальнем Востоке действенную армию – и создаете! Нарушаете при этом законы и основы? Так победителей не судят! Особенно если победитель не станет делиться с кем бы то ни было своими методами в достижении цели! Блюхер, слушая Агасфера, перебрался к нему на диван, смотрел на него своими светлыми и удивленными глазами. Когда Берг замолчал, командарм неопределенно усмехнулся, покрутил головой: – Поразительно, господин шпион! Вы говорите – а я вам почему-то верю! Может, потому, что вы озвучиваете мои мысли? Да, я такой! Да, я умыкнул толику проклятого золота от ЦК партии – и если про это прознают, то не выговор дадут, не понизят в должности. Даже искупать вину кровью не пошлют на фронт – просто расстреляют! Как врага народа… А если буду ждать «подачек» из Москвы – то никакой боеспособной армии создать просто не смогу, и опять-таки попаду под критику партии. Эх ты, скажут! А еще орденоносец! Блюхер помолчал, рассматривая свои сильные крестьянские руки. – Вы очень умный и опасный человек, Берг! Опасный – и в то же время, как мне кажется, уязвимый. Вы ведь не швед, не немец – русский, признайтесь! Только русские могут быть такими! Агасфер покачал головой: – Разве это так важно, господин Блюхер? Русский ли, швед или немец? Важно то, что донос Салныня не дошел до Москвы. И коминтерновец Гришка не смог снова найти дезертира – я нашел его раньше. И не меня вам стоит опасаться, поверьте! Не случись у меня беды с сыном – убрался бы к себе в Шанхай, и не потревожил бы вас… А может, и предупредил бы. Я ведь и вправду давно в отставке, Блюхер! И согласился сюда поехать потому, что хотел по траве росяной походить. Над тихим омутом с удочкой посидеть, русские песни послушать… Мне ведь к супруге покойной пора, под березку шанхайскую. Верите? – Не знаю… Пожалуй, что верю. Хотя в наше время верить даже близким людям опасно… Стало быть, хоть в одном я не ошибся: русский ты, Берг! Да… Ну и как? Удалось – песни послушать, с удочкой посидеть? – Частично. Другой Россия стала, господин Блюхер. Не та, которую я сорок лет назад помнил. Но все равно теперь на душе покойно и светло стало… – Покойно и светло, – словно эхо, повторил Блюхер и снова уперся в лицо Агасфера светлыми, почти прозрачными глазами. – А как вы вообще попали за кордон, Берг? Вы офицер? – Моя военная карьера началась еще при Александре Освободителе, – грустно усмехнулся Агасфер. – И при нем же закончилась. Правда, в Туркестане и во Второй турецкой кампании повоевать успел. У меня была невеста Настенька, очаровательная дочка крупного железнодорожного чина. Я даже съездил за ее подвенечным платьем в Париж, к самому мэтру Ворту… Но одно знакомство в Париже оказалось для меня роковым, господин Блюхер: ни свадьбы, ни почетной отставки, ни интересной работы в железнодорожном министерстве, под патронатом несостоявшегося тестя… – Вы встретили во Франции другую женщину, – понимающе кивнул Блюхер. – Не женщину, а человека, ставшего мне другом, – возразил Берг. – И за пару месяцев до назначенной свадьбы я узнал, ему грозит смертельная опасность. Я вычислил врага и, убедившись в серьезности его замыслов отправить моего друга в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, вызвал его на дуэль. Я должен был погибнуть на той дуэли: мой противник превосходил меня во владении японским мечом. И я рассчитывал только на то, что утащу его с собой на тот свет. Впрочем, фортуна оказалась на моей стороне и я выжил, потеряв в поединке лишь левую руку. Друг был спасен, а я, едва оправившись от ран, узнал о гневе императора Александра II, обрушившемся на меня. «Бунтовщика», лишившего жизни сотрудника японского посольства, искала вся полиция России, и меня спрятали в польском монастыре, на границе империи. Я провел там двадцать лет, господин Блюхер… – Но почему ваш высокопоставленный друг бросил вас на произвол судьбы? Хорошенькая благодарность за спасение, – хмыкнул Блюхер. – И потом: после смерти Александра II вы наверняка могли открыто объявиться в обществе… – Друг не мог открыть императору причину моей дуэли: тем самым он похоронил бы важные для Японии и России дипломатические переговоры. Он умолял меня поехать с ним в Японию… – Подождите, Берг… Какую Японию? У вас же был поединок с японским дипломатом! – Верно. А мой друг был главой первого японского посольства в России. Впрочем, все это ныне неважно. Мне некуда было идти из монастыря паулинов, господин Блюхер. Открыться невесте было никак невозможно – я не считал вправе стать инвалидскою обузой для молодой девицы. Уехать с другом и быть ему вечным напоминанием о принесенной жертве? Увольте-с… Мне изготовили протезы, сделали хранителем монастырской библиотеки. И я искренне полагал, что за высокими стенами обители найду покой и умиротворение до конца своих дней. Двадцать лет мне понадобилось для того, чтобы решить попробовать жить с чистого листа. Я скучал по Петербургу, мне снились его каменное величие, снились русские березы. Я хотел посидеть на могиле своих стариков, ушедших из жизни от горя и неизвестности. И втайне надеялся, что обретенные в монастыре знания и умения пригодятся России… – Что ж вы замолчали, Берг? Мир не принял вас? – с едва уловимым оттенком сарказма поинтересовался военный министр. – Судьба дала мне второй шанс: волею случая я оказался на службе в Разведочном отделении Генерального штаба Русской армии. Сейчас об этом можно говорить, господин Блюхер! Как и о том, что я был заброшен в Японию накануне Русско-японской войны – вы, конечно, понимаете, для чего? – Догадаться нетрудно, – Блюхер внимательно поглядел на Агасфера. – Но сейчас-то вы служите японцам, не так ли? Вы не приняли нашу революцию, Берг? Изменили, простите за прямоту, своей Родине? – Ваши чувства мне понятны. Но в жизни все гораздо сложнее, чем в самых запутанных романах. Впрочем, моя исповедь слишком длинна и совершенно неуместна. Давайте не будем отвлекаться от предмета моего визита, господин военный министр! Вы поможете мне вернуть сына? Клянусь: он не имеет никакого отношения к разведке Японии. И поехал со мной только из сыновнего долга и опасений за старого отца… Блюхер покусал губы и резко встал с дивана. – Вы правы, Берг: наша беседа и так затянулась. У меня действительно мало времени. Пожалуй, я попытаюсь выручить вашего сына. Вельский – пятый директор ГПО за два последних года. Его предшественники все как один пошли под трибунал, их убрали за злоупотребления и развал работы. Наверняка и у Вельского рыльце в пуху. Я сломаю его, если понадобится! – Спасибо, Василий Константинович… – Пока не за что, – снова усмехнулся Блюхер. – Говорите сразу, пока не ушли – что я еще могу сделать для вас, Берг? Я не умею, как вы, читать мысли, но чувствую, что могу быть еще чем-то полезен! Говорите скорее – у меня через четверть часа еще одно совещание! – Кроме сына, в подвале ГПО сидит несчастная барышня. Чтобы не умереть с голоду, она понесла продавать на базар последнее колечко – и попалась на этом. У вас ее засудят, сломают… – Имя? Фамилия? – Блюхер стремительно подошел к столу, вооружился карандашом. – Надя. Надежда Аверичева. – Записал. Обещаю: она выйдет завтра утром, вместе с вашим сыном. Слово Блюхера! Где вас можно найти? В железнодорожном тупике? Прекрасно! Завтра утром я пришлю к вам адъютанта-порученца на автомобиле, вы подъедете к особняку дирекции ГПО и встретите сына и эту барышню. Все у вас? – Есть еще одна просьба. Наша экспедиция закончила работу, и уже четверо суток нас держат на станции, без объяснения причин. – Вы хотите уехать из России в Маньчжурию? Не смею вас задерживать, Берг. Но дать вам паровоз, увы, не в силах: все локомотивы нынче мобилизованы для военных перевозок в Приморье. Там плохо. Извините, Берг, но этого я никак не могу! Берг прижал руку к груди и отчаянно помотал головой: – Я прошу не паровоз. Там же, в тюрьме ГПО, сидит некий Мржавецкий. Он связан с американскими коммерсантами, к чьим вагонам прицеплены наши теплушки. Он, конечно, мерзавец – но, оказавшись на свободе, я уверен, сумеет найти локомотив. Тем более что у вашего правительства контракт с этими американцами. А контракты надо выполнять – иначе другие коммерсанты сюда не поедут. Я поинтересовался у следователя – обвинения против него не выдвинуто. – Мржавецкий? Записал. Если обвинения против него нет – он тоже выйдет завтра же. Но вам действительно надо убираться отсюда, Берг! Вельский не простит того, что я его сегодня сломаю. Против Блюхера у него кишка тонка! У вас все? – На сей раз все! – Агасфер встал, поклонился и направился к двери, в которую уже несколько раз заглядывали озабоченные лица военных и штатских. – Погодите! Разве так прощаются? – Блюхер догнал Агасферу, пожал ему руку и кивнул на диван, где все еще лежала шифровка от Салныня. – Вы забыли свою бумагу, господин Берг. Впрочем, у вас наверняка есть и копия, верно? – Копий нет. А бумага теперь ваша. Спасибо, и дай вам Бог! Прощайте, господин Блюхер! – Г-м… экий вы категоричный – «прощайте»! А вот мне почему-то кажется, что мы еще встретимся. Как вам такая перспектива? – Встретимся? Ну, разве что победоносная Красная армия под вашим началом дойдет до моего Шанхая! – пошутил на прощание Агасфер и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Глава сорок третья Золотой финал (Чита – Хайлар, 1921 год) Блюхер выполнил свое обещание. Утром следующего дня в железнодорожный тупик прибыл щеголеватый адъютант командарма на потрепанной «лянче» военного министра. Поколесив по городу, автомобиль остановился у входа в здание грозной дирекции Государственной политической охраны республики. – Ждите, – коротко бросил Бергу адъютант. Через четверть часа он вместе с Андреем и незнакомой барышней выскользнул из бокового входа в здание и уселся рядом с шофером, вытирая вспотевший лоб. Берг, все последние четверть часа «нарезавший круги» вокруг «лянчи», бросился к сыну, обнял его. – Папа, вот Надя, – шепнул Андрей. Спохватившись, Берг шаркнул ногой перед смущенной молодой женщиной. – Граждане, давайте в машину, – прервал неловкую паузу адъютант. – Остальных фигурантов оформляют на подписку, их я ждать не могу! У меня, к сожалению, не слишком много времени… Агасфер не знал, каким образом Блюхер сумел «сломать» всесильного директора ГПО так, что тот распорядился отпустить не только Андрея с Надей. Давление, судя по всему, было настолько мощным, что Госохрана выпустила из своего подвала не только самого Мржавецкого, но и всю компанию его дружков. Все они, покинув неприветливое грязно-серое здание, тотчас ринулись на железнодорожную станцию, на ходу искательно или криво улыбались своему спасителю, пытались пожать ему руку, наперебой обещали отблагодарить. Не успел Мржавецкий со своей командой вернуться в свой вагон, как невесть откуда появились сами хозяева «золотого» эшелона, американские коммерсанты Винт и Доллман. Игнорируя Берга, они вызвали Мржавецкого из вагона и тут же вместе с ним покинули тупик. Тот вернулся уже под вечер и сообщил Бергу: вопрос с локомотивом решен, зеленый коридор для состава открыт. Отправление – примерно через час… Минуты тянулись медленно. Члены экспедиции откровенно маялись неизвестностью, вздрагивали от каждого звука на путях и поминутно выглядывали из теплушки, страшась снова увидеть людей в кожаной униформе. Когда стемнело, в тупике появился маленький маневровый паровоз-кукушка с висящими на его подножках сцепщиками. Кукушка с явным усилием выволокла сцепку на магистраль и убралась в депо. Вскоре появился пыхтящий локомотив, лязгнуло сцепное устройство, гром пробежал по хопперами и сильно дернул сцепку экспедиции. Далеко впереди поднялось крыло семафора, красный огонек на его круглом оконечнике сменился зеленым. Короткий состав дернулся, и под громкие радостные крики стал набирать ход и плавно поворачивать на юг. * * *