– Свободно. – Как и все остальные члены вашей научной экспедиции, – с некоторой насмешкой констатировал Лапа[51], снова усаживаясь за стол. – А с товарищем Блюхером, позвольте осведомиться, давно изволите быть знакомым? Только не говорите, что воевали с ним на одних фронтах, ха-ха-ха! – Был представлен военному министру Блюхеру по прибытии в Читу нашей экспедиции президентом республики товарищем Краснощековым, – коротко ответил Агасфер. – Самолично Краснощековым? Очень хорошо! И нынче именно поэтому сочли возможным позвонить главнокомандующему Народно-революционной армии по прямому проводу? – Речь идет о судьбе моего сына, которого арестовали вместе с другими членами экспедиции. Так что тут было не до особых церемоний, товарищ Лапа! – Можно просто: Алексей Степанович. А то батюшка, как видите, фамилией «наградил» легкомысленной и несоответствующей нынешнему роду занятий. Итак, господин Берг? – Лапа сложил поставленные на локоть руки палец к пальцу. – Я желал бы знать, за что арестованы члены нашей экспедиции, Алексей Степанович. И просил бы освободить их и разрешить покинуть пределы России. Лапа, не меняя позы, перекатил глаза на особистов у порога, вопросительно поднял брови, словно спрашивая: ну, как? – Ничего, товарищ Лапа! – отрапортовал старший. – Вот как? Совсем ничего? Ни в теплушках, ни в телегах? – Ничего! – заверил особист. – И пулеметов нема: говорит, сдал в Иркутске. – Сдал в Иркутске. Я смотрю, наш иностранный гость чтит законы Дальневосточной республики, – промурлыкал Лапа и перекатил глаза на Берга. – А ваших людей никто и не арестовывал, господин Берг. Их задержали. Боюсь, с некоторыми процессуальными нарушениями, но только задержали – для выяснения целого ряда обстоятельств. – Но теперь все, надеюсь, выяснено? – Почти, господин Берг! Почти! – весело заверил Лапа, жестом отпустив маявшихся конвоиров. – Нас, главным образом, интересовало: каким образом ваша экспедиция оказалась в одной «упряжке» с группой весьма нелояльных к властям и, прямо скажем, подозрительных лиц? Все как один – бывшие белые офицеры. И все как один – без определенных занятий и с документами, внушающими подозрение. Да еще это ваше трудно объяснимое знакомство с американскими коммерсантами, Винтом и Доллманом. Агасфер, стараясь быть лаконичным и удерживаясь от подробностей, рассказал о двух встречах с президентом Краснощековым – в Чите и на станции Усолье-Сибирское. О том, что в Усолье, узнав о транспортных проблемах экспедиции, тот распорядился прицепить короткую сцепку экспедиции к своему составу, и доставил, таким образом, до станции Тайтурка, где американцы построили разъезд, и была техническая возможность оставить на втором пути на несколько дней теплушки и платформы, не мешая движению по Транссибу поездов. Что касаемо американских коммерсантов, то он, Берг, с ними не знаком. И всего лишь договорился с руководителями работ о прицеплении теплушек к их грузовому составу. Тем более что вагоны-хопперы должны были быть по завершению работ отправлены в Харбин. – Без оплаты, без иных условий? – Совершенно верно. Я мог бы, в принципе, оплатить транспортировку теплушек уже в Харбине, чеком на тамошний Русско-Китайский банк, но железнодорожный инженер, товарищ Сидоров оказался настолько любезен, что отказался брать с ученых деньги. – Ну, что ж, в принципе, все совпадает, – кивнул Лапа. – И ваши товарищи, и Мржавецкий со своими «гавриками» дали аналогичные показания. Почему, кстати говоря, вы называете его Сидоровым? – К нему рабочие так обращались. И меня он не поправлял… – Странно… Впрочем, бог с ним! Не ваша компетенция, господин Берг. Но и к вам несколько вопросов пока остается. Надеюсь, вы поможете мне их прояснить? – По мере сил, Алексей Степанович! – Что вы привезли в ДВР за фальшивыми стенками теплушек, Берг? Что было в тележных тайниках? – Клянусь: я узнал о двойных стенках в одной теплушке уже здесь, в России! Случайно! Видите ли, я арендовал два вагона и платформы для перевозки гужевого транспорта во Владивостоке. Очевидно, вагоны были оборудованы тайниками их прежними хозяевами. Что же касается телег, то сознаюсь: моя доработка! Видите ли, Алексей Степанович, у нас с собой дорогостоящие научные приборы. Мы не знали, где придется ночевать… В общем, элементарная предосторожность! – Разумно и предусмотрительно, – похвалил особист. – Ладно, будем считать, что вы меня убедили. И лишний раз подтвердили справедливость русской поговорки: не пойман – не вор, ха-ха-ха! Кстати, господин Берг: вы говорите по-русски совершенно без акцента! А паспорт у вас шведский. Неужели в вашей стране так любят русский язык? – Трудно назвать Швецию моей родной страной, – покачал головой Берг. – Я родился там, это верно. Но родители приехали в Россию, когда мне не было и пяти лет. У меня была русская няня, русская гувернантка. Я учился с русскими детьми в гимназии, да и в семье русский язык был обиходным наряду со шведским и немецким. – Трогательно. Не буду спрашивать, чем ваши родители и вы занимались до 1917 года: наверняка услышу еще одну душещипательную историю, которую невозможно проверить, господин Берг! Цените мою деликатность! Спрошу-ка я вас о том, что проверить легко! По нашим сведениям, в составе поезда, отправившегося сюда из Тайтурки, была еще одна теплушка с рабочими бурятской национальности. Эта теплушка была отцеплена от состава в Иркутске, верно? По утверждению господина Мржавецкого, с рабочими там рассчитались и отпустили их на все четыре стороны. Вы можете это подтвердить? – Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть этого факта, – развел руками Агасфер. – Видите ли, экспедиция занималась своими делами, а железнодорожные инженеры и их рабочие – своими. Мы провели на станции Половина всего несколько дней и практически и не общались ни с руководителями железнодорожных работ, ни тем более с их рабочими. И на стоянках поезда тоже не общались. Говоря это, Агасфер чувствовал в груди некоторый холодок: если ГПО пошлет агентов на станцию Половина, то быстро выяснится, что члены экспедиции помогали бурятам разбирать развалины часовни, извлекать оттуда ящики с золотом и грузить их в телеги для отправки в вагоны-хопперы. – Не общались, говорите? Ну, в принципе, тоже совпадает. Но вот что интересно, господин Берг: из Иркутска нам сообщили, что все рабочие Мржавецкого через пару дней после расчета заболели тяжелой формой холеры и скончались в местном инфекционном бараке. Любопытно, не правда ли? Агасфер заставил себя равнодушно пожать плечами. Так вот, значит, как «товарищ Сидоров» и компания обеспечили тайну золота! Наверняка, расплачиваясь с рабочими-бурятами, их «угостили» чем-то, что содержало бациллы холеры – весьма распространенной, кстати говоря, в то время в Прибайкалье. Сдержавшись, он как можно равнодушнее ответил: – Я повторяю, что не общался с рабочими и понятия не имею, где они могли подцепить эту заразу. И члены моей экспедиции не общались, слава богу! Иначе пострадавших могло быть больше! У вас все, Алексей Степанович? – Практически все, – тот на мгновение развел руки в стороны, как бы сожалея об отсутствии претензий, и снова свел пальцы под подбородком. – Вообще-то должен вам заметить, господин Берг, что вся эта ваша экспедиция – весьма странная, чтобы не сказать иначе, компания! Этот француз Эжен Мади, больше похожий русского старообрядца – он, по наблюдению охраны, часто двоеперстно крестится в камере, и при этом практически не знает французского языка. Безухий урод-китаец, который, наоборот, говорит и по-русски и по-английски. Двое молодых китайцев, один из которых по типу лица больше похож на японца… Кстати, я слышал, что именно эта парочка сумела расправиться под Хилком с целой бандой некоего Костыля? – Это товарищ Вересов, ваш сотрудник, такую рекламу им сделал, – через силу улыбнулся Агасфер. – Вересов был в курсе? – удивился Лапа и нажал на кнопку звонка. – Вересова ко мне, – распорядился он тут же заглянувшему порученцу. – Если он на месте, конечно… Так вот: странную вы, господин профессор, подобрали команду. И еще более странно то, что приехали в Россию за свой счет, да еще в такое тревожное время! Рискованно, знаете ли! Могли бы и подождать несколько месяцев, пока у нас все более-менее успокоиться – тогда и проводить свои исследования! – Я уже стар, Алексей Степанович, – улыбнулся Агасфер. – У меня нет много времени на ожидание гармонии в мире. А что касается собственного финансирования – то я достаточно обеспеченный человек, который на исходе дней полагает, что деньги лучше потратить на дело, нежели унести с собой в могилу. – Красиво говорите, господин Берг! Чуть слезу не вышибли! – в голосе Лапы опять зазвучала легкая насмешка. – Впрочем, чудаков на свете хватает! – Разрешите? – В дверь просунулась очередная кожаная куртка, и Агасфер тут же признал человека, посещавшего экспедицию на станции Хилок вместе с уполномоченным Сибревкома Горностаевым. – Проходи, Вересов. Погляди-ка на этого человека – ты с ним знаком? Присмотревшись, тот заулыбался, но тут же нахмурил брови: – Господин профессор Берг, если не ошибаюсь? Вот так встреча! – Значит, вы знакомы? – улыбнулся углами губ Лапа. – А еще кого-нибудь из компании профессора ты знаешь, Вересов? – Да всех знаю, товарищ Лапа! И парнишек, что вместо бойцов взвода Ханжикова с Костылем справились, знаю. Там еще один старый китаец был и два помоложе. И еще один дед – не помню имени. Можно поинтересоваться, товарищ Лапа, в чем их обвиняют? – Ни в чем. Свободен, Вересов. Есть вопросы – потом заглянешь. Берите бумагу и карандаш, господин Берг. Восстановите, пожалуйста, как можно подробнее, ваш маршрут с самого первого дня пребывания на территории Дальневосточной республики. Желательно – с указанием дат. Не буду скрывать от вас – то же самое я уже предлагал всем вашим товарищам. Если и ваш маршрут совпадет с указанным ими – все будут немедленно отпущены. Все, кроме одного, – но с ним у вас будет возможность, так и быть, встретиться на свидании. Не отреагировав на последние слова Лапы, Агасфер уже торопливо чиркал карандашом, ни минуты не задумываясь: память у него была по-прежнему великолепной. – Вот, пожалуйста! – Он передвинул бумагу к особисту. – Кажется, ничего не забыл. – Ну, вот и все, господин Берг! Благодарю за понимание, так сказать! Прошу не обижаться – время такое! Насчет вашей поездки в Ургу – тоже странно, но не спрашиваю! Наверняка скажете про научные нужды. Сейчас я распоряжусь, канцелярист подготовит нужные для выезда из пределов республики бумаги – и счастливого, как говорится, пути! – Если не секрет, Алексей Степанович – а «товарищ Сидоров» тут у вас за что? – Какие же секреты от хорошего человека? – усмехнулся Лапа. – Откровенно говоря, особых грехов за ним мы не видим. А почему вы им интересуетесь, господин Берг? – Видите ли, сюда мы приехали из Владивостока. Но сейчас в Приморье, как я понимаю, переворот. Именно поэтому единственным маршрутом домой для нас остается путь через Хайлар и Харбин. – Понятно. Ничего не имею против, господин Берг. За одним исключением: выдача разрешения на перегон вагонов американцев – не моя компетенция. Так что вам, возможно, придется погостить в Чите еще какое-то время. Еще вопросы имеются? – И последнее, Алексей Степанович. Мне показалось, что вы упомянули, что отпускаете не всех моих товарищей, – сказал Агасфер. – Могу я узнать – кого и за что вы задерживаете? И надолго ли? – Можете, конечно! – особист хищно улыбнулся. – Мы задерживаем вашего сына, Андрея Берга. Предупреждая ваш следующий вопрос, отвечаю: в камере он оскорбительно отозвался о советской власти, о большевиках, и о некоторых высокопоставленных партийных товарищах в частности. По нашим революционным законам, оскорбление существующей власти приравнивается к вражеской агитации. По окончании следствия ваш сын будет передан в руки судебных инстанций, которые и назначат ему соразмерное наказание. У Агасфера от неожиданности пропал дар речи. Он беззвучно шевелил губами, не зная, что сказать. Глава сорок вторая Берг шантажирует (Чита, 1921 год) Смеясь и плача, Мария Родионовна повисла на шее брата. Михаил Ханжиков, успокаивая сестру, сам все время глухо откашливался и отворачивался, смаргивая предательские слезинки в углах глаз. Красноармейцы во дворе госпиталя, ставшие свидетелями встречи брата и сестры, понимающе улыбались и деликатно отворачивались. Встреча напомнила им о своей родне, растерянной во время военного лихолетья. – Боже мой, Мишенька… Ты совсем взрослым стал, настоящим мужчиной! – на мгновение отстранившись, Ханжикова оглядела брата с макушки до пяток. – Когда ты уезжал в Петербург, то был совсем мальчишкой – угловатым, нескладным, с пухом под носом. А теперь вместо пуха усы. И морщинки у глаз появились… Мария дотронулась пальцем до висков брата и снова спрятала лицо у него на груди. – Но как ты нашла меня здесь, в госпитале? – допытывался Михаил. – Как ты узнала? Оглянувшись на зевак, Мария чуть смутилась и потянула брата в ворота: – Давай отойдем куда-нибудь, Мишка: народ смущаем. А нашла я тебя совершенно случайно, братик. Ты же командир у меня? Верно? Мне профессор из Шанхая о тебе рассказал, с которым ты мне гостинцы передал. Берга помнишь? – Конечно, помню! Хороший мужик. Нашел он тебя, значит… – Нашел, ага. Это был мой первый ориентир – искать тебя в Чите, среди военных. Добралась до Читы, нашла кузину Любу – помнишь ее? Но она о тебе ничего не знала. Я и в штаб два раза прорывалась, и в комендатуру ходила. Все говорят, что армейские части из Читы переброшены в Приморье, что тебя здесь быть просто не может! И в комендатуре от меня уже прятались, объясняли: красный командир Ханжиков может быть в Чите только в том случае, если получил ранение на Молчановском фронте и направлен на излечение сюда. Идти больше мне было некуда – дай, думаю, загляну в госпиталь. Захожу в стол учета, спрашиваю – а он тут, говорят! – Здорово! – покрутил головой Михаил. – Вот судьба-то! Еще пару дней – и я бы снова на фронт отбыл, тебя бы не увидел! Ну, а ты-то как, сестренка? Кончилась твоя заларинская «ссылка»? Все уже в порядке? Тебе кто-то из Иркутска сообщил, что можно возвращаться? Ханжикова погрустнела. Она зябко повела плечами и потянула брата к лавочке у ворот заколоченного дома. Усевшись, она заглянула в глаза Михаилу: – Никто и ничего мне не сообщал, Мишка. Приехала – и все… Подумала себе – будь что будет! Сколько можно прятаться? Четыре года с тех пор прошло… Родительские могилки на кладбище бурьяном все заросли – ты ведь в Иркутске только проездом из Петербурга был, да?