– Я ему помогу! – живо отозвался Безухий и быстро направился к раненому, не обращая внимания на увещевания Агасфера. Вскоре оттуда раздался еще один выстрел. Вернувшись, Безухий перезарядил пистолет и сокрушенно развел руками: – Надо было оставить его подыхать так, но я ему помог… Избитый пастух стонал и пытался встать. Вся спина его драного халата была насквозь просечена ударами нагаек и залита кровью. Агасфер, Безухий и Медников принялись оказывать помощь. Остатки халата безжалостно срезали, обмыли раны чистой водой. Агасфер смазал их какой-то мазью из походной аптечки, и Безухий пренебрежительно фыркнул: – Европейский лекарство! Барахло! Доедем до ночлега, я вылечу его по-своему! Пастух, однако, нашел в себе силы простонать несколько раз: – Камча! Мой камча! Найди, пожалуйста, нашальник! – Бредит, что ли? – буркнул Медников. – Наверное, какой-то местный обычай, – высказал предположение Берг. – Или фамильная вещь. Поищите, мальчики! Андрей и Линь, спешившись, уже начали поиски и скоро нашли в негустой траве пропажу. Проводники ловко переловили баранов и, спутав им ноги, покидали в пустую телегу. Трех пленников они связали с особым садизмом, подтянув ноги чуть ли не шеям. Их бросили в задний тарантас, под присмотр свирепого Безухого. Перевязанного пастуха осторожно уложили в передний тарантас, и экспедиция, потеряв на схватку минут сорок, двинулась дальше. На ночевку, учитывая состояние избитого пастуха, решили стать пораньше. Развели костер, и Безухий, пошарившись в своей корзинке, набрал трав и корешков и поставил на огонь в отдельном котелке. Зная по своему опыту жгучую особенность китайского лечения, Агасфер достал и приготовил шприц с морфином. Несмотря на болеутоляющее, бурят жутко и протяжно заорал, когда Безухий, сорвав бинты, налепил ему на спину горячую смесь из котелка. – Дай ему самогонки, – посоветовал Медников. – Тогда он быстро уснет и проснется почти здоровый. Проснулись на следующий день чуть свет – но не просто так, а от того, что значительно окрепший от лечения пастух потихоньку подкрался к пленным и успел перерезать одному из них горло острым ножом. – Ну что за дикий народ! – громко жаловался под зловещий смех Безухого Берг. – Не успел очухаться – и сразу за нож! Ху, это не ты его научил? Признавайся! Поскольку спать было уже невозможно, все встали, сели завтракать. Пастух вполне оправился. Как выяснилось, он довольно хорошо говорил по-китайски и чуть-чуть по-русски. Он оказался из нерчинских бурят и без ложного стыда рассказал своим спасителям, что его соплеменники помогают своим бедным родственникам не больше двух раз. Нынешние бараны, которых у него чуть не отобрали хунхузы, были последней помощью соплеменников. К слову сказать, у бурята было довольно неприятная внешность, которую еще вдобавок портила большая багровая родинка на левой щеке, покрытая длинными курчавыми волосами. – А что бы ты делал, если бы не мы? – заинтересовался Андрей. Тот пожал плечами: пошел бы в услужение к урусам или более богатым соплеменникам. – Твой ингиз? – внезапно заинтересовался он. – Дойче немса? – Все, кроме Линя и Безухого – русские, – признался, подумав, Агасфер. – Урус – корошо! – помолчав, констатировал раненый. И, покосившись на Безухого, поспешно добавил: – Китайса тоже хороший. Вот как ты… Безухий кивнул и, в свою очередь, спросил: – А куда ты шел со своими баранами? Откуда? – Шел из Урга, в свой улус[11]. Баран продать, купить несколько стельный телка. Развел бы большой стадо, был бы богатый… Если б не вы – не пришел бы… – А в Урге часто бываешь? – Один раз немного, другой – очень долго. Барон Унгерн видел, – похвалился бурят. – Сапсем близко, как тебя! Даже говорил с ним. Только не в Урга – у Гусиный озеро. Один, два – два с половиной луна назад. – Служил у него в дивизии, что ли? – Меня не взял: примет у меня плохой, – бурят дотронулся до своей мохнатой родинки. – И два пальца рука нет. Князь Унгерн такой шеловек не брал. Говорил: плохой примет. – Но говорить-то с тобой говорил! – поддел Андрей. – Это мне с князь говорить надо был, – неохотно признался бурят. И, явно желая прекратить неприятный для него разговор, пожаловался. – Спина шибко болит. Можно еще телега поспать? – Да ради бога, ложись, – разрешил Агасфер. – Мы в Ургу едем. Поедешь с нами? – Нет, – помотал головой бурят. – Хунхуз меня в Урга искать будут. Туда один, два – один с половиной перехода для ваш телега. Я днем сойду, погоню барашков в свой улус. – Ну, дело твое. Команда, подъем! Пора в путь-дорогу! Может, и за один переход доедем, если Сунжон и Айдархан постараются. Ближе к полудню Агасфер велел остановиться, растолкал бурята: – Тебе пора, друг! Слушай, ты барашков все равно продавать хотел? Продай мне, а? Нам еще обратно возвращаться, в Верхнеудинск. Сколько ты за них хочешь? – Мой не знай: сколько дадут. Наверное, один барашка – два серебряный китайский монет. Агасфер фыркнул: – Это совсем мало! Так ты не разбогатеешь, друг! – Он достал кожаный мешочек и вынул из него несколько золотых десятирублевиков времен Николая II. – Знаешь, что это такое? – Золотой русский деньга. Очень много! За столько деньга можно целое стадо купить! Или десятка стельный телка… – Забирай, – Агасфер едва ли не насильно сунул в руки буряту две монеты. – Лишку можешь считать компенсацией за побои хунхузов. Бурят бережно взял монеты двумя руками, несколько раз поклонился. – Я говорил: урус – карош! Xièxiè nǐ, dà lǎobǎn[12], – и он сделал попытку поцеловать Бергу руку. – Ну-ну, без этих сантиментов! – Тот вырвал руку. – Погоди, я тебе сейчас еще продуктов на дорогу дам – есть-то что-то надо, правильно? Бурят вылез из телеги, продолжая кланяться и одновременно заматывая монеты в какое-то тряпье. Берг отдал распоряжение Медникову, принявшему на себя обязанности завхоза и начпрода, и тот с ворчанием выделил буряту паек на несколько дней пути – пару жестянок с американскими консервами, крупу, муку, галеты и шоколад. Осчастливленный бурят восхищенно цокал языком, часто моргал глазами, кланялся и даже порывался вернуть «большому начальнику» полученное за баранов золото. Берг, смеясь, отказался. Сунжон хлопнул вожжами по спине лошади, и караван снова двинулись в сторону Урги. Бурят, до сих пор не веривший в свою удачу, остался в степи, часто кланяясь вслед экспедиции и цепко держа в руках мешок с продуктами. Караван постепенно набирал скорость, и тут Андрей дотронулся до плеча отца: – Гляди, бурят следом бежит, машет. Остановимся? Телеги снова стали. Бурят, спотыкаясь и не выпуская из рук мешка, догнал путников. – Ну, чего тебе? – Погоди, нашальник! Я сказать тебе хочу… Только в твой ухо! Отведя Берга в сторонку, он торжественно заявил: – Ты хороший урус, большой начальник. Добрый! Ты спас бедный бурят от хунхуз, ты лечил меня, дал за баранов хороший цена, дал много еда. Степной обычай велит мне благодарить тебя, но я бедный шеловек. И могу дать тебе только бумажка! – Какую бумажку? Чего ты выдумал? Никакой благодарности мне не надо, друг! – Мне этот бумажка не нужен. Я взял ее потому, что Ергонов очень боялся, что она попадет в плохие руки. Бурят зубами развязал на рукоятке камчи узелок, начал разматывать сыромятный ремешок. – Какую бумажку? – терялся в догадках Берг. – Ергонов? Погоди, какой Ергонов? Бурят наконец справился с ремешком, вынул обернутый вокруг рукояти камчи клочок бумаги, протянул Агасферу: – Я грамот не знаю, а ты шибко умный, большой начальник. Возьми, ты спас меня и щедро заплатил за баран! Торопясь и перескакивая с русского языка на китайский, бурят принялся рассказывать об истории своей встречи с доверенным посланцем Унгерна. О том, что барон послал закопать свое последнее золото верных людей, дал им карту. Но русские аскеры догнали посланцев, окружили их. Много было убито, а раненый Ергонов спрятался в кустарнике, где отсиживался и перепуганный бурят. Ергонов, определив сородича, попросил его сделать последнее одолжение. Он боялся, что русские солдаты начнут пытать его, чтобы вырвать доверенную ему тайну, и попросил бурята отрубить ему голову. А перед тем он проглотил какую-то бумагу. Бурят выполнил просьбу соплеменника. И когда солдаты, прочесывая ложбину, наткнулись на него, он показал обезглавленный труп Ергонова. Разочарованные солдаты сорвали с трупа всю одежду в поисках хоть каких-то указаний на место захоронения клада, ничего не нашли и убрались восвояси. Когда они скрылись, бурят вспорол ножом живот Ергонова и достал из внутренностей карту. Высушил и сберег. – Вот она, нашальник! Я темный шеловек, грамота не знай. Я никогда не найду тайник Ергонова – а ты ищи! Ты умный, ты добрый! – Я не возьму, – помотал головой Агасфер, которому от натуралистических подробностей к горлу подкатил комок. – Разыщи в своем улусе грамотного друга, найдите с ним этот клад, и вы станете очень богатыми людьми! – Кода мой резал брюхо Ергонову, то тоже так думай! Но потом мой понимай, что клад Ергонова – не для темный бурят! – покачал головой бурят. – Много золота – много беды! Когда шеловек видит много золота, он становится сумасшедший. Мой один раз нашел грамотный шеловек, рассказал ему все, показал эта бумага – а он хотел украсть бумага и убить меня! Ты хороший урус! Ты умный и сильный, ты не будешь сумасшедший при виде золота. Возьми бумага, прошу! Агасфер продолжал мотать головой. – Позвольте! – из-за его плеча протянулась рука Масао и взяла клочок карты. – Спасибо, ты хороший и добрый бурят! Желаем тебе много-много тучных стад, жену и много ребятишек. Мы берем твою бумажку, друг! Бурят радостно улыбнулся и, кланяясь по-прежнему, стал отступать от тарантаса. Наконец, споткнувшись, он упал, с трудом поднялся и побрел, то и дело хватаясь за спину. Проводив его глазами, Агасфер повернулся и упер взгляд прямо в глаза Осамы Масао, разглядывающего измятую, перепачканную кровью карту.