Сема поглядел на нее долгим, ничего хорошего не сулящим взглядом. – Меру знать надо все-таки, Софья! – И отвернулся к стене. – Я все ж не шпанка поднарная[66] тебе… Сонька и сама уже сообразила, что с требованием извинений несколько пережала. Никакой «иван» не стал бы в аналогичных обстоятельствах извиняться, тем более – перед женщиной. Вздохнув еще разок, присела на краешек кровати. – Идея у меня, Сема, появилась. Хочу вот обговорить ее с тобой, посоветоваться… – Говори… – Я вот что подумала, Сема: здесь не Расеюшка бескрайняя, и мои таланты на острове, где каждая собака меня знает, не понадобятся. Единственная возможность «сламом» разжиться – взять «на арапа» господ приезжих… – Это каких же? – Сема повернулся к собеседнице, недоверчиво ухмыльнулся. – С кораблей, Сема! Почитай, каждую неделю в Дуэ корабль какой-нибудь приходит. Кто за углем, кто с визитом дружбы. Вчерась, слыхала, парусник коммерческий из самой Америки, из Сан-Франциско, якорь бросил. Броненосцы военные из Англии неделю назад за углем подходили. Теперь, говорят, ждут клипер под флагом английского адмирала[67] – он пока во Владивостоке стоит… Депеша получена, что адмирал на Сахалине остановку делать собрался… Блоха спустил ноги с кровати и недоверчиво уставился на подельщицу: – Откуда это все знаешь? – Сорока на хвосте принесла! – отрезала Сонька. – А ты не хочешь у сороки своей спросить, как к господам приезжим тебе подобраться можно, прежде чем на арапа брать? Туда только генерал-губернатора и его прихлебателей приглашают, на корабли-то! – Есть у меня одна мыслишка. Но, чтоб не сглазить, помолчу пока. Еще помощника подобрать требуется, да наряды для меня и для него пошить. – А я тебе, выходит дело, не помощник? – Сема, ты не обижайся! Напарник мне нужен молодой, представительный, и чтобы хоть один язык европейский знал. Неужто не найдем во всей каторге такого? И тут уж я без тебя никуда! Поможешь? Только чтобы не кандальник был, а из вольной[68] тюрьмы. Либо поселенец свободный… – Поищем… – Теперь о нарядах. Есть в посту портниха хорошая, Баронессой[69] кличут. Она хорошо сошьет, и дорого не возьмет. Только вот не надо, чтобы знала – для кого. – Молчать будет! – Она хорошая и очень несчастная, Сема. Не надо ее пугать, прошу. Просто надо сделать так, чтобы не знала. – Ладно. А помощнику этому… молодому да образованному – тоже глаза завязать, чтобы тебя не опознал, если что? – усмехнулся старый вор. – С ним как пожелаешь – лишь бы языком не трепал! И еще, Сема: есть в управлении островом горный инженер, господин Каллистов. У него под началом чертежники работают, из арестантов. Карту мне фальшивую приготовить надо. – Какую еще карту? – Семушка, сглазить боюсь, потерпи! Все узнаешь в свое время! – Ох, Софья, Софья… Ну, хорошо… Добуду тебе чертежника, сошьем тебе и напарнику этому обновки – а дальше-то что? – Подготовимся и ждать будем, Сема. Ждать удобного случая! ⁂ За прошедшие после этого разговора два месяца Сонька Золотая Ручка словно ожила: у нее появилась цель! Она много хлопотала, стала улыбаться и шутить. Дошло до того, что она стала кланяться на улице, как и предписывали правила, чиновникам всех ведомств и рангов. Правда, их жен она по-прежнему игнорировала. Сема Блоха поначалу скептически хмыкал, а потом тоже заразился Сонькиным энтузиазмом. У «головки» каторги он был в уважении. И прочие «иваны», чувствуя, что он с Сонькой что-то затеял, помогали этой парочке чем могли – даже не зная их конечной цели. Первым был завербован чертежник Симонов, работавший в конторе у горного инженера Каллистова. С ним оказалось проще всего. Ночевал он в вольной тюрьме, и однажды ночью был без церемоний разбужен и вызван пред очи небольшой компании «иванов». Те пили и закусывали, и долго словно не замечали топтавшегося перед их нарами чертежника. Выдержав долгую паузу, поднесли-таки чашечку водки (отказываться было нельзя ни в коем случае!). Не предлагая присесть, кивнули на Сему Блоху: – Знаешь его, хмырь? Это очень уважаемый каторгой человек. Хочешь пойти против каторги, обмылок? На этот вопрос можно было дать только один ответ, и он был дан. – Тогда будешь делать то, что скажет тебе Сема Блоха. Понял? Хмырь провел бессонную ночь, строя предположения одно страшнее другого, а утром встретил Блоху по дороге на службу. Как выяснилось, «ивану» требовалось всего-навсего нанести на подлинную и зарегистрированную в конторе горного инженера карту Тымовского округа специальные значки, какие ставят на месторождениях золота. Обрадованный тем, что легко отделался, чертежник поклялся сделать все так, что и комар носу не подточит. Молодой и представительный помощник нашелся в… губернаторской резиденции. Недоучившийся студент Петербургского университета попал на каторгу по оговору собственного опекуна, растратившего доверенное ему наследство юноши. Ну а здесь он давал супруге генерал-губернатора уроки музыки и попутно учил французскому и английскому языкам в небольшой школе для детей господ служащих. Узнав, что Студент частенько засиживается в библиотеке, Сонька как-то зашла туда, нашла повод познакомиться с молодым человеком, чем поначалу изрядно его шокировала. Однако в Сонькином арсенале были сотни способов обольщения, и вскоре Студент не только перестал бояться встреч с европейской знаменитостью сомнительного свойства, но и сам уже спешил в библиотеку не столько за новыми книгами и журналами, сколько из желания снова повидаться с загадочной и несчастной аферисткой. И весьма огорчался, если не заставал ее там. В общем, не прошло и месяца, как Сонька определила, что он вполне готов для дальнейшей «обработки». Однако посвящать в свои планы Студента она не спешила. Почти одновременно со Студентом в сети мадам Блювштейн попала миловидная горничная из губернаторской резиденции. Генерал Ляпунов, как и многие мужчины, не был лишен маленьких слабостей, и его повышенное внимание к наивной деревенской Зиночке не прошло мимо зоркого глаза его супруги. И Капитолина Евсеевна, не желая публичного скандала и позорного изгнания девушки из дома, поставила супругу условие: хочешь, чтобы твоя пассия осталась в доме – Зиночка должна выйти замуж. В своем рвении сохранить в целомудрии семейный очаг, Капитолина Евсеевна взяла на себя роль свахи и нашла для горничной «приличного» мужа-поселенца. Зиночка плакала и пыталась сопротивляться: будущий супруг был не только староват, но и не скрывал своих намерений отправить свалившуюся с неба супругу «на фарт». Само собой разумеется, горничная, дорабатывающая в губернаторском доме последние недели перед свадьбой, затаила злобу не только на противную генеральшу, но и на «лысого кобеля», который обещал защиту и покровительство, но спасовал перед железной волей супруги. Как бы там ни было, а Сонька обзавелась в резиденции первого человека на острове шпионом и знала, таким образом, все, о чем говорили в доме. Но время шло, а удобного случая, по утверждению Соньки, так пока и не представлялось. Вошло в зенит и тут же стало стремительно катиться к осени короткое сахалинское лето. На рейде Дуэ побывали шесть кораблей под иностранными флагами. Для гостей играли оркестры в саду Общественного собрания, для них устраивались приемы и балы. Сонька лишь скрипела зубами: для нее вход на эти приемы и балы был закрыт, а расчет смешаться с публикой не оправдался: на пришедших кораблях не было женщин. Местные дамы – жены и родственницы сахалинских чиновников – были наперечет. И конечно, они сразу бы обратили внимание на невесть откуда взявшуюся товарку, будь то даже бал-маскарад. К осени Сонька лишилась и своего глаза в доме губернатора: горничная Зиночка тщанием Капитолины Евсеевны была не только выдана замуж, но и отправлена вместе с мужем в Тымовский округ, подальше от Александровска. Ходили слухи, что супруга генерал-губернатора не пожалела собственных средств для покупки молодоженам избы, коровы и целого птичника. Тихо радовался, стараясь не подавать вида, Сема Блоха: ему вовсе не хотелось бежать с острова: «ивану» здесь было привычно и рисковать не хотелось. Но вот в один прекрасный день на рейде Дуэ появилось потрепанное штормами норвежское судно-китобой, нуждающееся в небольшом ремонте и бункеровке углем. Причем на борту китобоя прибыл и хозяин флотилии, у которого были планы относительно устройства на острове постоянной базы. Был нанесен, естественно, и визит генерал-губернатору Ляпунову. Норвежцы просили, в общем-то, немного: им нужно было разрешение на создание небольшой базы для переработки китового жира. Береговой слип для китовых туш да несколько котлов. Норвежец, помимо всего прочего, обещал предоставить каторжной администрации несколько десятков рабочих мест для арестантов. Со временем, предполагая переброску значительной части своей флотилии на промысел в здешние моря, норвежский коммерсант планировал создание в Дуэ базы для мелкого ремонта своих судов. Ну и, разумеется, в казну острова (либо в карман генерал-губернатора, это уж на его усмотрение) регулярно поступала бы часть доходов от столь выгодного промысла, а также арендная плата за земельный прибрежный участок. Однако Ляпунов встретил норвежцев без особого энтузиазма: уж очень нахально держали себя обремененные только что полученными деньгами по итогам летнего промысла китобои. К тому же в Приморье уже существовала русская китобойная компания графа Кейзерлинга. Генрих Кейзерлинг в свое время был лейтенантом российского флота. Дождавшись официальной отставки, он решил заняться китобойным промыслом. Чтобы познать это непростое дело, для начала нанялся простым матросом на норвежскую китобойную шхуну. А в 1893 году отставной офицер, обогатившись опытом, открыл предприятие, зарегистрированное как «Тихоокеанский китовый промысел графа Кейзерлинга и К°» Базой для своего детища он выбрал бухту Гайдамак[70]. В 1894 году бывшему лейтенанту удалось получить в Министерстве финансов субсидию, на которую в Норвегии были построены два китобойных судна, названные «Георгием» и «Николаем». Кроме того, в Англии был закуплен пароход водоизмещением в 3,5 тысячи тонн. Его переоборудовали под плавучую китобазу и нарекли «Михаилом». С 1895 года хозяйство графа в бухте Гайдамак стало набирать обороты. С 1895 по 1 января 1898 года, к примеру, было добыто 220 китов, которые были разделаны и переработаны на Гайдамакской базе. К этому времени у компании имелось уже девять судов, из которых пять было зафрахтовано. На заводе работало около 70 рабочих. Компания графа Кейзерлинга вела промысел круглогодично. В летне-осенний период китов били у берегов Сахалина, после чего китобои уходили к корейским берегам. Зимняя же добыча подвергалась засолке и поставлялась в Японию, которая в то время являлась основным рынком сбыта «китопродукции». В Страну восходящего солнца шли соленые ласты и жир. В Англии пользовался спросом китовый ус. Российский потребитель покупал жир и ворвань (тот же китовый жир, но прошедший три стадии переработки). На заводе также проводили опыты по изготовлению консервов из китового мяса, варили мыло. Дела шли в гору, предприятие графа Кейзерлинга богатело и, самое пикантное – по сведениям Ляпунова, пользовалось особым покровительством генерал-губернатора Гродекова. Одно это ставило сахалинского губернатора в щекотливое положение: его могли обвинить в несоблюдении интересов отечественных коммерсантов. Словом, первая встреча с норвежцами закончилась с нулевым результатом: Ляпунов обещал подумать, а также снестись со своим непосредственным начальством. Норвежец слегка скривился и пригласил генерал-губернатора к себе на судно – опрокинуть по стаканчику. Тот, со ссылкой на свое официальное положение, ответил вежливым отказом. Поскольку ни норвежского, ни английского языков Ляпунов не знал, а норвежец знал по-русски только несколько матерных слов, переговоры проходили с участием Студента. И уже к вечеру стали известны Соньке Золотой Ручке. Ну чем не долгожданный случай! Сонька думала недолго. Уже через полминуты она положила горячую ладошку на сложенные руки Студента: – Митя… Ты должен мне помочь! Обещай, что поможешь мне! – Софья Ивановна! Все, что в моих силах! – Впрочем, нет! Я не могу, я не имею права просить тебя, Митя… Ты ведь православный? А я еврейка, у нашего народа другие понятия о вере… – Софья Ивановна! Вас кто-то обидел? – «Обидел»! Это слишком мягко сказано, Митя… Нет, я не могу. Мне стыдно! Через четверть часа уговоров и клятв в верности Сонька преподнесла Мите старую как мир историю. Выяснилось, что генерал-губернатор, пользуясь своим положением, силой «попробовал» ее истерзанное еврейское тело, угрожая в случае сопротивления обвинить в побеге и заковать в кандалы. – Негодяй! Нет, каков этот плешивый негодяй! Он и Зиночку не пожалел, отдал ее против воли замуж! Откройтесь, Софья Ивановна! Софочка… Сонька про себя усмехнулась: для нее не было тайной, что Митя украдкой обхаживал бывшую горничную, и лишь боязнь вызвать гнев всесильного генерала сдерживала его страсть. – Митя, устрой мне встречу с этим норвежским коммерсантом! Представь меня ему… ну, женой Ляпунова! Он же не видел ее, этот, как его… – Аксель Нордрум. Но зачем, Софья Ивановна? – Один раз ты назвал меня Софочкой. Это было так приятно… – Сонька положила голову на плечо Студента. – Ты спрашиваешь – зачем? Я хочу отомстить этому плешивому, как ты его называешь, негодяю! – Вы… Вы хотите отдаться ему под видом его супруги?! – Глупенький… Дело совсем не в этом! Я просто хочу доставить ему служебные неприятности. Для христиан, как я слыхала, это посильнее власти обладания женщиной. Голова у Мити шла кругом. Он верил и не верил этой ужасной и такой притягательной женщине… – Митенька, помоги мне – и я буду твоя! Только твоя! А ты, клянусь, будешь совершенно ни при чем. Только устрой мне встречу с господином Нордрумом!