Вытянувшись на кровати, он невесело размышлял о том, что ждет его в каторжной столице. После краткого знакомства со здешним тюремным хозяйством последние его иллюзии относительно предстоящей на Сахалине службы по линии Главного тюремного управления пропали. Озлобленные и забитые арестанты, вечно пьяный персонал, начинающий утреннюю раскомандировку – в 4 часа утра! – с двух стаканов водки. Даже поселенцы – отбывшие срок каторги, но еще не имеющие права покинуть остров – здесь были совершенно не похожи на тех, кого он видел в Иркутском централе. Там начальство сделало все возможное, чтобы организовать работы, которые были если и неинтересны арестантам, то полезны для них. Целый ряд мастерских, где прибыль с производства шла на улучшение положения невольников, а часть заработка записывалась на их счет и выдавалась по отбытию наказания. В санитарном и гигиеническом отношении иркутская тюрьма давно стала образцовым учреждением. Пища и одежда арестантов были таковы, что им завидовали даже окрестные крестьяне. При централе открылась школа, театр, на его сцене выступали арестанты и оркестр, которым дирижировал сам начальник тюрьмы… А здесь… Разгрузка парохода заняла четыре дня. Позже к ней подключились и «аборигены», в которых водка, по образному выражению боцмана, больше не лезла. Толку от их помощи было, правда, немного. Шестой день стоянки был посвящен высадке части арестантов и транспортировке на «Ярославль» больных, нуждающихся в срочных операциях, которые здесь не производились. Принятых на борт в Корсаковском больных решили в трюм на ночь не спускать: практически все они были лежачие, а кое-кто во время погрузки и вовсе впал в беспамятство. Епифанцев попробовал указать на этот палубный непорядок старпому, но тот уперся: – За арестантов несу полностью ответственность я, господин капитан! Больные останутся на палубе! Дай-то Бог после этакой погрузки живыми до Дуэ доставить – а тут по трапам таскать? Заразу по кораблю разносить? Еле удалось выпроводить с «Ярославля» «аборигенов», выразивших желание отметить окончание погрузо-разгрузочных работ привычным для них способом. Подействовало лишь обещание на обратном пути заглянуть на огонек. Словно в отместку старпому, настоявшему на своем относительно больных, а также вопреки традициям мореплавания в здешних водах, капитан Епифанцев распорядился сняться с якоря и идти в Татарский пролив на ночь глядя. На робкие возражения мичмана Сокольского, исполнявшего обязанности штурманского офицера, и более решительный протест старпома внимания обращено не было. Агасфер в спор морских офицеров вмешиваться не стал, хотя, будучи во Владивостоке, слышал о коварных водах и ветрах Татарского пролива. Шторма налетали тут как-то по-особенному, без привычных в открытом море признаков, а дно пролива, состоящее из огромных и гладких плит, не давало якорям, в случае чего, ни малейшего шанса удержать корабль от зловещих скал. Махнув на все рукой, он отказался от ужина и отправился в свою каюту. Громче застучала машина, задрожал весь корпус корабля. Матросы затопали вокруг кабестанов, поднимая якоря – и «Ярославль» пошел на штурм последнего отрезка далекого пути. Далеко обойдя самый южный мыс острова Крильон, капитан, вставший на «собачью вахту», взял круто вправо, и вскоре «Ярославль» закачали длинные злые волны Татарского пролива. Заснув накануне с полуоткрытыми иллюминаторами, Агасфер проснулся от ощутимого озноба, хоть и спал под теплым одеялом. Едва начинало светать, и по каюте метались порывы холодного, прямо-таки осеннего ветра. Он попробовал зарыться в одеяло поглубже, но сия мера помогла мало. Пришлось встать и закрыть иллюминаторы. Поняв, что уснуть больше не удастся, Агасфер оделся и вышел на палубу. «Ярославль» на двух третях мощности своих двигателей, без парусов, ходко шел вдоль мрачных скал по правому борту. Где-то здесь, на полпути вдоль западного побережья, была расположена фактория купцов Семенова и Демби – но, сколько ни всматривался в темноту Агасфер, не увидел ни одного огонька. Берег был темен и неприветлив. ⁂ Вскоре после полудня «Ярославль» сбавил ход и дал длинный хриплый гудок, извещая островную столицу о своем прибытии. Одолжив у старпома бинокль, Агасфер всматривался в место своей службы. Несколько домишек, пара длинных амбаров, груды угля… У хлипкого причала спешно разводили пары на катерах генерал-губернатора и капитана порта: «Ярославль» здесь ожидали явно позже. Загремели цепи якорей – двух носовых и кормового – однако, памятуя о том, что на здешнее дно надежды мало, корабельную машину Епифанцев распорядился держать под парами. Отовсюду к причалу сбегался народ – все больше в сером, арестантском. Расставаясь с «Ярославлем», затянули какую-то длинную заунывную песню и в трюмах парохода. Не прошло и четверти часа, как катера у причала окутались густыми клубами дыма и двинулись к «Ярославлю». Епифанцев приказал спустить правый, парадный трап. И вскоре по нему молодцевато взбежали несколько офицеров, в том числе подпоручик Марченко[64] и старший адъютант генерала Ляпунова Домницкий. Поздоровавшись с капитаном, Марченко и Домницкий направились к Агасферу, скромно стоявшему в сторонке, лихо откозыряли: – Господин инспектор Главного тюремного управления барон фон Берг? Желаем здравствовать, ваше высокоблагородие! – молодцевато рявкнул Домницкий. – Прошу следовать за мной: его высокопревосходительство генерал-губернатор и единовременно начальник местного гарнизона Михаил Николаевич Ляпунов поджидают-с! – О багаже не извольте беспокоиться, господин барон: доставят в лучшем виде-с! – добавил Марченко. – Здравствуйте, господа! Здравствуйте! – Агасфер подал офицерам руку и, улыбнувшись, добавил: – С багажом про прислугу мою не забудьте – там, в каюте. – Прислугу? – принимая шутливый тон высокого гостя, рассмеялся Домницкий. – Это, как говорится, приехать в Тулу со своим самоваром, ха-ха! Чего-чего, а прислуги здесь хватает! Целый остров-с! – Ну разве что красавицу писаную привезли! – подхватил Марченко. – Увы, всего лишь учитель японского языка и камердинер одновременно, – развел руками Агасфер. – Красавицу моя супруга рядом с собой вряд ли потерпела бы! – Наслышаны, наслышаны и о вашей супруге. – Домницкий, деликатно поддерживая гостя под локоть, вел его к трапу. – Мы тут хоть и обитаем у черта на рогах, но связь с внешним миром все-таки поддерживаем-с! На берегу столичного гостя поджидала отличная тройка сытых лошадей личного выезда генерал-губернатора. Убедившись, что гость удобно устроился, Марченко приказал кучеру «гнать как черт», сделав при этом зверское лицо: очевидно, приезжего хотели поразить лихой ездой. Кучер взмахнул кнутом, засвистал по-разбойничьи. Солдат, придерживающий пританцовывающих жеребцов под уздцы, едва успел отскочить в сторону, и те рванули с места в карьер, сгоняя с пути пешеходов и давя кур. К счастью, пост Дуэ не был велик, и спустя уже несколько минут тройка вылетела на проезжую дорогу, ведущую в пост Александровский. Не прошло и четверти часа, как кучер осадил жеребцов у парадного крыльца особняка генерал-губернатора. Генерал-майор Ляпунов встретил Агасфера у дверей своего кабинета, по армейскому обыкновению поинтересовался – не голоден ли гость? Получив отрицательный ответ, посулил в положенное время угостить чем Бог послал и предложил гостю покойное кресло напротив своего рабочего стола. Усевшись на свое место, Михаил Николаевич принял у приезжего предписание Главного тюремного управления, надел круглые очки и углубился в чтение. Свое последнее назначение генерал-майор получил четыре года назад, в 1898 году, собрав до этого внушительную коллекцию орденов и почетных наград. Однако военного опыта за все предшествующие годы он не приобрел – если не считать нескольких годов службы младшим офицером в пехоте и артиллерии. Потом Ляпунов пошел по линии военно-судебного ведомства и заслужил благоволение высшего начальства не как боевой генерал, а как усердный исполнитель приказов руководства. Трудно судить, чем руководствовался Николай II, ставя Ляпунова во главе самой большой и отдаленной каторги России и одновременно начальником местной воинской команды. В принципе, генерал военно-судебного ведомства годился для управления арестантами и ссыльнопоселенцами. Однако знания законов и опыта работы военным следователем, а впоследствии и военным прокурором Московского военно-окружного суда, было маловато для управления большим и сложным хозяйством острова. За глаза Ляпунова называли судебным генералом. А сам он достаточно самокритично признавал отсутствие у себя не только способностей, но и желания вникать в сложные тюремные вопросы и решать проблемы улучшения жизни и быта ссыльнопоселенцев. Известие о скором прибытии в островную епархию инспектора Главного тюремного управления поначалу болезненно насторожило генерала: как никто другой, он знал о своих недочетах в этом направлении. Это был как раз тот случай, когда титулярный советник, какой-то «титуляшка» из столицы, мог наделать много неприятностей его высокопревосходительству[65]. Однако по мере чтения предписания, предъявленного столичным «титуляшкой», морщины на высоком лбу Ляпунова, переходящем в обширную лысину, стали разглаживаться. Дело-то обстояло не так плохо, как представлялось! Приезжий оказался не только и не столько ревизором, сколько присланным сюда чиновником-службистом. В предписании была указана даже конкретная служба, которая поручалась барону фон Бергу: смотритель поселений. Генерал перечитал бумагу еще раз: нет, он все понял верно. Изучив состояние каторги, барон должен был и остаться здесь, на Сахалине, под его, Ляпунова, началом. Однако генерал не спешил выказывать радость: долгие годы службы приучили его с осторожностью относиться к подобным бумагам, которые вполне могли оказаться ловушкой для простаков. К чему бы, например, начальству в Главном тюремном управлении указывать конкретную должность для «новобранца», ежели смотрительских вакансий в округах вовсе нет? Разумеется, могла иметь место обычная канцелярская путаница: ну не в ту строку штатной ведомости глянуло начальство. Глянуло и вообразило, что такая вакансия существует! С другой стороны, предписание из Петербурга могло быть намеком на кадровую замену. Не видишь, мол, старая перечница, что у тебя под носом негодный смотритель служит – а мы хоть и издалека, да видим! А ты тут гадай – кого убрать и освободить место для приезжего барона… Генерал встал, прошелся по кабинету. Дойдя до окна, он вернулся к гостю и уселся – теперь уже не на свое место, а, напротив, в визитерское кресло. – Милостивый государь, – наконец заговорил он, – должен вам заметить, что в предъявленном вами предписании имеется досадная путаница. Дело в том, что все шесть вакансий смотрителей поселений – по две в каждом из трех округов Сахалина – на сегодняшний день заняты. И перед нами, барон, стоит дилемма: либо новая вакантная должность в управлении островом, либо кадровая передвижка в штате и освобождение для вас указанной в предписании должности. Что будем делать, милостивый государь? – Мне не хотелось бы, ваше высокопревосходительство, начинать службу с изгнания со своих мест кого бы то ни было. Правда, в Корсаковском округе, с которым я невольно ознакомился во время стоянки там «Ярославля», положение с кадрами, по правде сказать, ужасающее! Простите за прямоту, ваше высокопревосходительство, но, по моему глубокому убеждению, гнать в шею оттуда надо всех подряд! А если кого-то и оставлять, так только в арестантских бараках! Ляпунов нахмурился: не успев приехать, «титуляшка» начал попрекать начальство кадровыми ошибками! – Однако, с другой стороны, я не желал бы служить в том округе, весьма отдаленном. Прежде всего, потому, что это помешает мне выполнять еще одно предписание, полученное во Владивостоке от Приамурского генерал-губернатора, его высокопревосходительства Николая Ивановича Гродекова. Час от часу не легче! Ляпунов, состоявший в прямом подчинении у Гродекова и неоднократно получавший от ближайшего начальства нарекания и выражения неудовольствия, меньше всего желал бы нарушить его прямое указание. Ох, не прост был «титуляшка», ох как не прост! – А вы, как я погляжу, милостивый государь, любитель сюрпризов, – через силу улыбнулся Ляпунов. – Могу ли я узнать суть поручения Николая Ивановича, или сие есть служебная тайна? – Какие же тайны могут быть от вашего высокопревосходительства? – удивился Агасфер. – Господин генерал-губернатор весьма обеспокоен состоянием преступности на острове. В его канцелярии мне показали целый архив жалоб – более 80 нераскрытых тяжких преступлений только с начала нынешнего года. Моя беседа с его высокопревосходительством происходила в присутствии председателя окружного суда, господина Черепанова, который также добавил свои претензии и к количеству тяжких преступлений на острове, и к низкому уровню их расследований здесь, на месте. Должен заметить, что и его высокопревосходительство, и господин Черепанов связывают рост денежных преступлений с пребыванием на острове некой Соньки Золотой Ручки. Меня уверили, ваше высокопревосходительство, что время отсутствия на Сахалине Соньки было ознаменовано резким спадом преступности! – Вот как? У вас, милостивый государь, наверняка отличный послужной список и по линии сыскной полиции? – криво улыбнулся Ляпунов. – Однако должен вам заметить, сударь, что мои неоднократные обращения и к его высокопревосходительству генерал-губернатору, и в Санкт-Петербург по поводу введения в штат управления островом полиции розыска и специалистов по дознанию имели до сих пор нулевой эффект! Как, кстати, и у моего предшественника, генерала Мерказина… – Как вы понимаете, ваше высокопревосходительство, я всего лишь исполняю волю начальства. – И все же я не совсем понимаю, господин инспектор: чему вы сами желаете отдавать предпочтение? Решению проблем поселенчества или сыскной деятельности? И то, и другое – весьма хлопотные занятия. А уж как их возможно совместить – и вовсе трудно представить. Впрочем, – Ляпунов встал, давая понять, что трудная аудиенция закончена, – впрочем, мы наверняка еще вернемся к обсуждению этого и многих других, не сомневаюсь, вопросов. Отдыхайте с дороги, господин барон! Знакомьтесь с обстановкой, так сказать. В четыре пополудни я жду вас к обеду, не забыли? И вообще в любую минуту готов вновь принять вас и выслушать ваши соображения. Ляпунов позвонил настольным колокольцем, и в кабинете мгновенно возник Марченко. – Господину правителю канцелярии уже даны исчерпывающие указания о поиске квартиры для вас, милостивый государь. Владимир Николаевич, ты уже подобрал что-то приличное для нашего гостя? – Так точно, ваше высокопревосходительство! Даже с вариантами-с! Проводив гостя, Ляпунов некоторое время бездумно глядел в окно, выстукивая пальцами мелодию какого-то марша. Вздохнув, открыл левый верхний ящик стола и вытянул оттуда несколько сколотых страничек документа «Личный состав чинов всех ведомств по управлению островом Сахалин». Документ этот генерал-губернатор знал практически наизусть, однако, когда он был перед глазами, думалось как-то свободнее. И Ляпунов принялся размышлять. О том, чтобы выпускать из поля зрения свалившегося как снег на голову ревизора ГТУ, который на самом деле оказался не столько ревизором, сколько искателем места смотрителя поселений, да еще и доверенным лицом председателя Приморского окружного суда, не могло быть и речи. И без него у генерал-губернатора недругов и тайных врагов, бомбардирующих столицу доносами и кляузами, хватало. Стало быть, надо оставлять барона здесь, в Александровском, у себя на глазах. Теперь – место службы. Места смотрителей 1-го и 2-го участков в настоящий момент заняты. Осипов и Реут, оба чинов не имеющие. Губернатор прикрыл глаза, вспоминая их лица: аудиенциями своих подчиненных он не баловал. Припомнил без твердой уверенности, но с убеждением: оба – наверняка завзятые картежники и пьяницы. Реут, кажется, женат… А Осипов? Из другого ящика стола генерал достал толстый бювар с доносами и кляузами островных чиновников друг на друга. Ага, вот последняя кляуза на Осипова: «Покорнейше обращаю внимание вашего высокопревосходительства на то, что смотритель поселений 1-го участка Осипов подает негодный пример своими поборами, взимаемыми им с поселенцев по малейшему поводу и без оных. Будучи женат и имея законную супругу в Смоленске, г-н Осипов тем не менее имеет сожительниц, коих меняет с каждым сплавом…» Хмыкнув, Ляпунов с треском захлопнул бювар: таковые грехи водились здесь практически за всеми чиновниками, приехавшими на Сахалин без своих благоверных. Кой черт, даже обремененные женами и семейством умудрялись грешить на стороне. Не выгонять же за это – человек при месте, худо-бедно обязанности свои исполняет. Дважды звякнув колокольцем, Ляпунов приказал появившемуся в дверях порученцу: – Погляди-ка, братец, в графике отпусков: смотритель поселений Осипов давно ли в отпуске был? Да побыстрее, любезный! Порученцу не потребовалось даже заглядывать в свои бумаги, он наизусть отрапортовал: – Смотритель Осипов не использовал законный отпуск два года, ваше высокопревосходительство… – Вызови-ка его ко мне, братец. Да поживее! Зная по опыту, что нужного человека в посту приходится порой искать довольно долго (не порученец из приемного присутствия!), губернатор вышел следом и направился из служебной половины своей резиденции в домашнюю – узнать, что там делается с обещанным гостю обедом. Супругу, Капитолину Евсеевну, Ляпунов обнаружил, как он и предполагал, на кухне: та, заглядывая в «Кулинарный атлас», командовала специально взятым на сегодня поваром из каторжных. В углу на скамейке примостились два солдата из караульной команды: Капитолина Евсеевна панически боялась арестантов. При виде генерала повар сдернул с головы колпак и вытянулся в струнку, солдаты тоже вскочили. Но Ляпунову нынче было не до субординации. Он махнул на повара рукой: – Не тянись, не тянись! Делом занимайся! Ну, что тут у нас, Капа? – Ну скажи на милость, Миша: где на нашем острове я возьму тебе черносливу? – едва не плача, зачастила супруга: – Сам сказал: приготовить гуся с яблоками и черносливом – а где я тебе его возьму? Катька все магазины с лавками обегала, яблоки еле нашла у Есаянца, да и те моченые, прошлогодние. А про чернослив лучше и не поминать! Нету его здесь, на Сахалине твоем! Это тебе не Петербург, милостивый государь! – Ладно, обойдется наш гость и без чернослива, – великодушно тряхнул бородой Ляпунов. – Ты лучше расскажи – что там ревизор? Молодой? В возрасте? Строг? – Потерпи – сама увидишь, – усмехнулся генерал. – Вам, женщинам, только это и интересно! Ну, лет сорок, полагаю. Лицо приятное. По манерам видно человека из общества. Ах да! Левой руки нет у господина инспектора. Протез – ладный такой, я и то не сразу определил. Ну, ладно – занимайся тут делом своим, а я пошел. На обратном пути в служебную половину Ляпунов не утерпел, завернул в столовую, налил из графинчика смородиновой настойки, выпил пару рюмок. Вопреки его предположениям, смотритель Осипов уже ожидал в присутствии, понурившись на стуле и свесив длинные руки меж колен: от неожиданного вызова высокого начальства вряд ли стоит ожидать приятных сюрпризов. При виде губернатора Осипов вскочил, поклонился. – Проходи, Осипов! – не задерживаясь, пробежал через присутствие Ляпунов. Надел очки, внимательно поглядел в лицо вошедшего следом смотрителя. – Ну, что у тебя на участке? Жалуются на тебя, Осипов, – на всякий случай сгустил краски генерал.