– Ауицотль, – пояснил запыленный странник, – утверждает, что поскольку почти все силы мешикатль и текпанеков сейчас находятся на западе, в Мичоакане, то им нет никакого смысла выступать в поход на восток, против Тлашкалы. Но это лишь предлог. На самом деле Ауицотль взбешен из-за суда и казни его дочери. – Но он не может отрицать, что она заслужила это. – Совершенно верно, но от этого он еще пуще злится и жаждет мести. Поэтому Ауицотль издал приказ, чтобы и Теночтитлан, и Тлакопан оба выделили лишь по символическому отряду, а основную часть войска в этой войне придется выставить Тескоко. – Запыленный скиталец покачал головой. – Так что из каждой сотни воинов, которым предстоит сражаться и умереть ради захвата пленников, необходимых для жертвоприношения у Великой Пирамиды, примерно девяносто девять будут аколхуа. Так Ауицотль намеревается отомстить за смерть Жадеитовой Куколки. – Но ведь каждому понятно, что подобный расклад несправедлив, – возразил я. – Разве Несауальпилли не может отказаться? – Может, конечно, – устало промолвил путник, – но от этого ему будет только хуже. Его отказ обернется еще более тяжкими последствиями, вплоть до распада Союза Трех и даже открытой войны против Тескоко. Кроме того, – печально добавил странник, – Несауальпилли, скорее всего, считает себя обязанным дать отцу казненной преступницы какое-то возмещение. – Что? – возмущенно воскликнул я. – После всего, что она сделала? – Боюсь, он все равно чувствует свою ответственность за случившееся. Может быть, за то, что не уделял молодой жене внимания. Странник устремил на меня взгляд, и мне вдруг стало не по себе. – Для этой войны Несауальпилли потребуется каждый, кто способен держать оружие. Уверен, он будет рад любому добровольцу, и если кто-то считает себя перед ним в долгу, то для такого человека нет способа лучше, чем пойти к владыке Тескоко на службу. Я сглотнул и ответил: – Мой господин, но от некоторых на войне нет никакого проку. – Тогда они могут просто умереть на ней, – был ответ. – Ради славы, ради покаяния, ради уплаты долга, ради счастливой вечной жизни в загробном обиталище воинов. Всегда найдется, ради чего. Помню, ты в прошлый раз говорил, что очень благодарен Несауальпилли и мечтаешь что-нибудь для него сделать. Последовало долгое молчание. Потом, словно бы решив сменить тему, загадочный странник уже обыденным тоном сказал: – Ходят слухи, что в скором времени ты собираешься покинуть Тескоко. Скажи, ты уже решил, куда отправишься? Я надолго задумался и, лишь когда на землю пала тьма, а над озером раздались стенания ночного ветра, ответил: – Да, мой господин, решил. Я пойду на войну. * * * Это было зрелище, на которое стоило посмотреть: на пустынной равнине к востоку от Тескоко выстраивалась могучая армия. Равнина ощетинилась копьями, расцветилась яркими пятнами знамен, засверкала бликами, отражавшимися от обсидиановых наконечников и клинков. Всего там собралось около четырех, а то и пяти тысяч человек, но, как и предсказывал запыленный скиталец, Чтимый Глашатай Мешико Ауицотль и Чималпопока, вождь текпанеков, прислали лишь горстку воинов, да и то в основном пожилых ветеранов или, наоборот, неопытных новобранцев. Как военачальник Несауальпилли организовал все наилучшим образом. Огромные знамена из перьев указывали местонахождение основных сил – многочисленных отрядов аколхуа и нескольких небольших подразделений из Теночтитлана и Тлакопана. Многоцветные полотнища флагов из тканей обозначали отдельные подразделения, находившиеся под командованием благородных воинов. Маленькими остроконечными вымпелами или флажками отмечались мелкие группы во главе с младшими командирами. Под особыми стягами собирались вспомогательные формирования: носильщики, необходимые для транспортировки припасов, снаряжения и запасного оружия; лекари, костоправы; жрецы различных богов, барабанщики с трубачами, а также предназначенные для очистки поля битвы «вяжущие» и «поглощающие». Хотя я убеждал себя в том, что иду сражаться ради Несауальпилли, и хотя мне было стыдно за поведение Ауицотля, но я ведь, что ни говори, родом был все-таки из Мешико. Поэтому, решив записаться добровольцем, я явился к начальнику моих соотечественников – единственному старшему командиру из числа мешикатль, благородному воителю-Стреле по имени Ксокок. Он смерил меня оценивающим взглядом и неохотно сказал: – Что ж, хоть ты и неопытен, но по крайней мере не выглядишь таким заморышем, как почти все в этой команде, кроме меня. Ступай, доложись куачику Икстли-Куани. Старина Икстли-Куани! Я настолько обрадовался, услышав это имя, что чуть было не бросился со всех ног к остроконечному флажку, где и стоял мой учитель, поносивший последними словами нескольких весьма несчастного вида новобранцев. На челе его красовался головной убор из перьев, сквозь носовую перегородку было продето костяное украшение, в руке куачик держал щит со знаками его имени и воинского ранга. Я опустился на колени и поскреб землю в торопливом жесте целования, после чего обнял его, словно давно потерянного, а теперь нашедшегося родича, и воскликнул: – Господин Пожиратель Крови! Как я рад видеть тебя снова! Остальные воины захихикали. Немолодой куачик побагровел и грубо оттолкнул меня в сторону, брызгая слюной: – А ну-ка отвали! Клянусь каменными яйцами Уицилопочтли, с тех пор, когда я в последний раз выходил на поле боя, армия сильно изменилась. Сперва дряхлые старые ворчуны и прыщавые юнцы, а теперь это! Что они теперь, специально набирают куилонтин? Собираются зацеловать врагов до смерти? – Это я, господин! – крикнул я. – Твой ученик! Командир Ксокок отправил меня в твой отряд. – Мне потребовалось время, чтобы сообразить: Пожиратель Крови наверняка обучил на своем веку сотни мальчишек и он никак не может мгновенно, даже не порывшись в памяти, вспомнить и узнать одного из них. – А, Связанный Туманом? – воскликнул он наконец, но далеко не с той радостью, какую выказал я. – Говоришь, направлен ко мне? Выходит, ты вылечил глаза, да? Теперь, надеюсь, видишь дальше своего носа? – К сожалению, нет, – вынужден был признаться я. Пожиратель Крови яростно раздавил ногой муравья. – Мое первое настоящее дело после десяти лет простоя, и такое невезение, – проворчал он. – Пожалуй, даже куилонтин был бы предпочтительнее. Ну да ладно, Связанный Туманом, становись вместе с прочим моим отребьем. – Да, господин куачик, – отозвался я по-военному четко. Но тут кто-то потянул меня за накидку, и я вспомнил про стоявшего все это время позади мальчика. – А что ты прикажешь делать юному Коцатлю? – Кому? – Старый служака недоумевающе огляделся, а когда, случайно посмотрев вниз, заметил мальчишку, просто взревел от возмущения: – Этому сопляку? – Он мой раб, – пояснил я. – Мой личный слуга. – Молчать в строю! – рявкнул Пожиратель Крови на солдат, которые начали хихикать. Затем он описал круг, чтобы остыть, после чего подошел ко мне вплотную и, глядя прямо глаза в глаза, заявил: – Вот что, Связанный Туманом, некоторых знатных людей, командиров и благородных воителей, потомков древних родов действительно сопровождают ординарцы. Но ты – йаокуицкуи, новобранец, самый нижний чин из всех имеющихся. И у тебя хватает наглости не только явиться в армию со слугой, но еще и притащить с собой сущего недомерка! – Я не могу бросить Коцатля, – сказал я. – Мальчик никому не помешает. Разве нельзя определить его к жрецам или еще куда-нибудь в обоз, где он мог бы пригодиться? – А я-то думал, что в кои-то веки отдохну от возни с мелюзгой и отведу душу на настоящей войне, – проворчал Пожиратель Крови. – Ладно, малявка, ступай вон к тому черно– желтому флажку. Скажешь тамошнему младшему командиру, что Икстли-Куани велел приставить тебя к кухне, мыть посуду. Что же до тебя, Связанный Туманом, – добавил он вкрадчивым тоном, – то сейчас посмотрим, помнишь ли ты хоть что-то из того, что я вдалбливал вам на занятиях. А ну, ублюдки! – взревел он так, что все бойцы, в том числе и я, подскочили. – Стройся! В колонну по четыре – СТАНОВИСЬ! В Доме Созидания Силы я усвоил, что обучение воинскому делу совсем не похоже на мальчишеские игры в войну. Теперь мне предстояло понять, что и игра, и учеба – всего лишь бледное подражание настоящей воинской службе. Взять хотя бы два момента, неизбежно сопутствующих любому походу, но никогда не упоминающихся в рассказах о славных победах: грязь и вонь. Набегавшись и наигравшись в детстве или даже утомившись после нелегкой муштры в Доме Созидания Силы, я всегда имел приятную возможность привести себя в порядок, побывав в парной и как следует вымывшись. В полевых условиях об этом не приходилось и мечтать. Все бойцы были покрыты грязью и потом, и хуже, чем от нас, воняло только от выгребных ям, служивших отхожими местами. Меня мутило от запахов застарелого пота, грязной одежды, немытых ног, мочи и фекалий. Зловоние представлялось мне самой гнусной стороной войны. Во всяком случае до тех пор, пока я не столкнулся с настоящей войной. И еще одно. Я слышал, как старые солдаты жаловались, что даже если вожди затевают поход в разгар сухого сезона, проказливый Тлалок часто усугубляет трудности, поливая армию сверху и превращая землю под ногами воинов в вязкую трясину. Так вот, наш поход состоялся в сезон дождей, и все те несколько дней, пока мы, оставаясь в лагере, упражнялись с оружием, готовясь к выступлению, Тлалок изводил нас непрекращающимся ливнем. И когда наконец пришло время выступить в Тлашкалу, наши накидки насквозь промокли, а на сандалии налипли тяжеленные комья грязи. Столица тлашкалтеков находилась в тринадцати долгих прогонах к юго-востоку. По приличной погоде мы могли бы форсированным маршем добраться туда за два дня, но это означало бы прибыть на место усталыми до изнеможения и столкнуться с противником, который тем временем набирался сил, готовясь к встрече с нами. Поэтому Несауальпилли приказал двигаться не спеша, чтобы мы добрались до цели только дня за четыре, но зато сравнительно бодрыми. Первые два дня мы топали прямо на восток, так что нам приходилось время от времени перебираться лишь через пологие отроги вулканов, которые дальше на юг переходили в крутые пики, именовавшиеся Тлалоктепетль, Истаксиуатль и Попокатепетль. Потом мы повернули на юго-восток и направились уже непосредственно в Тлашкалу. И все это время воинам, за исключением тех промежутков, когда мы карабкались и скользили по каменистым кручам, приходилось месить грязь. Мне никогда не доводилось забираться так далеко от дома, однако осмотреть окрестности, к сожалению, не было никакой возможности – не только по причине плохого зрения, но и из-за пелены непрекращающегося дождя. Мы маршировали, не слишком обремененные боевым снаряжением. Помимо обычной одежды у каждого воина имелась тяжелая плотная накидка под названием тламаитль, которую надевали в холодную погоду и в которую закутывались ночью. Кроме того, каждый из нас нес мешочек с пиноли (подслащенной медом маисовой мукой) и кожаный бурдюк с водой. Рано утром и в полдень во время привала мы смешивали пиноли с водой и готовили невкусную, но питательную кашу атоли. На каждом ночном привале нам обычно приходилось ждать, когда нас нагонят вспомогательные подразделения, нагруженные более тяжело. Хорошо еще, что по их прибытии каждому воину давали сытный горячий обед, в том числе чашку густого, насыщающего и бодрящего шоколада. Служивший при кухне Коцатль всегда собственноручно приносил мне ужин, причем частенько ухитрялся увеличить порцию, а то и просто стянуть фрукт или какую-нибудь сладость. Поскольку Пожиратель Крови всегда при этом ворчал, а мои сослуживцы посмеивались, видя, как баловал меня слуга, я иной раз пытался уклониться от угощения. Но мальчишку это нисколько не смущало. – Господин, – увещевал он меня, – не отказывайся. Не стоит изображать благородство, поверь мне, ты вовсе не объедаешь товарищей, шагающих в первых рядах. Неужели ты не знаешь, что лучше всех в армии кормятся те, кто дальше всего от передовой: носильщики, повара, гонцы и прочие. А послушал бы ты, как они хвастаются своими «подвигами»! Ах, как бы мне хотелось притащить тебе кувшин с горячей водой! Прости меня, господин, но запах здесь просто ужасный. На четвертый день нашего пути, такой же серый и промозглый, как и предыдущие, высланные вперед разведчики донесли Несауальпилли, что в одном долгом прогоне впереди нас поджидают силы тлашкалтеков. Они заняли позицию на противоположном берегу реки, которую нам предстояло форсировать. В сухое время года здесь, наверное, протекал всего лишь мелкий ручеек, но после непрекращающегося дождя он разлился, превратившись в серьезное препятствие. Правда, глубина там была не больше, чем до середины бедра, но расстояние от берега до берега превышало дальность выстрела из лука, и это при довольно сильном течении. План противника был очевиден: переходя реку вброд, мы будем представлять собой медленно движущиеся мишени, не способные ни воспользоваться собственным оружием, ни уклониться от вражеского. С помощью стрел и метаемых из атль-атль дротиков тлашкалтеки рассчитывали существенно уменьшить число наших воинов и подорвать их боевой дух, прежде чем мы форсируем поток и сможем схватиться с ними лицом к лицу. Говорят, что Несауальпилли, узнав об этом плане, улыбнулся и сказал: – Очень хорошо. Ловушка приготовлена врагами и Тлалоком столь искусно, что, пожалуй, не станем их разочаровывать. Поутру мы в нее попадемся. Он отдал приказ, чтобы наша армия остановилась на ночлег там, где находилась, по-прежнему довольно далеко от берега, и призвал к себе командиров всех рангов и благородных воителей. Мы, простые солдаты, кто присев на корточки, а кто и растянувшись на сырой земле, ждали. А на полевых кухнях тем временем уже вовсю хлопотали над улейном, особенно сытным, ибо все знали, что утром у нас не будет времени поесть даже атоли. Оружейники распаковывали и раскладывали оружие, которое предстояло раздать на следующий день. Барабанщики подтягивали отсыревшую кожу, жрецы и лекари готовили свои снадобья, инструменты для операций, благовония и книги заклинаний, чтобы завтра ухаживать за ранеными или от имени Пожирательницы Скверны выслушивать признания умирающих. Пожиратель Крови вернулся с совещания командиров, когда мы уже получили еду и шоколад, и с ходу объявил: – Сразу, как только поужинаем, наденем доспехи и вооружимся. Потом, с наступлением темноты, выйдем на намеченные позиции: спать будем прямо там, на месте. Подъем завтра предстоит ранний. Пока мы ели, он рассказывал нам о плане Несауальпилли. На рассвете одна треть армии в боевом порядке, с барабанами и трубами, устремится прямо в реку, словно не подозревая об опасности. Когда противник начнет осыпать наших воинов стрелами, они собьются с шага и станут метаться по руслу, создавая впечатление неразберихи. Обстрел усилится, и колонна, как будто наступление захлебнулось, обратится в бегство. Пусть противник думает, что наша армия превратилась в беспорядочную, охваченную паникой толпу. Несауальпилли полагал, что иллюзия легкой победы выманит тлашкалтеков с их надежной безопасной позиции и побудит броситься за нами в погоню, чтобы «завершить разгром». Врагам и в голову не придет, что это «бегство» – всего лишь военная хитрость. Тем временем остальные наши воины укроются за камнями, в зарослях кустарника или за деревьями вдоль реки. Ни один из них не должен не только вступать в бой, но и высовываться из укрытия, пока «отступающие» не заманят всю армию Тлашкалы на наш берег. Враги, преследуя отступающих, окажутся между нашими затаившимися в засаде отрядами, и тогда Несауальпилли, наблюдающий за происходящим с возвышенности, даст знак барабанщикам и прозвучит сигнал к атаке. Отряды выскочат из засады, и на флангах ничего не подозревающего противника сомкнутся могучие клещи нашей армии. – А куда именно нас поставят? – поинтересовался один седовласый боец. – Почти на таком же безопасном удалении от неприятеля, как поваров со жрецами, – недовольно буркнул Пожиратель Крови. – Что? – воскликнул пожилой ветеран. – Мы топали в такую даль по жуткой грязище, а теперь даже не услышим лязг обсидиана? Наш куачик пожал плечами. – Ну, вы же и сами знаете, сколь постыдно мало участие Мешико в этом походе. Вряд ли стоит винить Несауальпилли за то, что он, сам сражаясь на войне, затеянной Ауицотлем, отказывает нам в праве схватиться с неприятелем. Благородный Ксокок просил позволить мешикатль хотя бы идти в первых рядах тех, кто будет форсировать реку. Мы могли бы послужить наживкой для тлашкалтеков и, скорее всего, погибнуть, но Несауальпилли отказал нам даже в такой возможности стяжать славу. Лично я был рад это слышать, ибо к посмертной славе вовсе не стремился, но другой солдат недовольно пробурчал: – И что же, мы так и будем просто сидеть здесь, как последние трусы, и ждать, когда нам позволят сопровождать одержавших победу аколхуа и их пленников в Теночтитлан? – Ну, не так уж все и плохо, – сказал Пожиратель Крови. – Может быть, кое-что удастся сделать и нам. Например, захватить одного-двух пленников. Некоторые из угодивших в западню тлашкалтеков могут прорваться мимо смыкающихся стен воинов аколхуа. Отряды мешикатль и текпанеков рассредоточатся с обеих сторон, с севера и с юга, словно сеть, предназначенная для отлова всех, кто вырвется из засады. – Повезет, если мы поймаем в такую сеть хотя бы зайца, – проворчал седовласый ветеран. Он поднялся и, обращаясь ко всем нам, сказал: – Вот что, йаокуицкуи, вы будете сражаться впервые, поэтому я дам вам один совет. Перед тем как надеть доспехи, сходите в кусты и как следует облегчитесь. Когда грянут барабаны, у вас такой возможности уже не будет. И, видимо, подавая пример, он удалился. Я последовал за ним и, присев на корточки, услышал неподалеку бормотание: – Чуть не забыл об этой штуковине... Оглянувшись, я увидел, как старый воин извлек из мешочка маленький, завернутый в бумагу предмет. – Один гордый новоиспеченный папаша вручил мне это, чтобы зарыть на поле боя, – пояснил он. – Пуповина его новорожденного сына и маленький воинский щит. Ветеран бросил пакет на землю, втоптал в грязь и, присев, полил реликвию мочой и навалил сверху горку экскрементов. «Ну и ну, – подумал я, – вот так тонали для маленького мальчика. Интересно, может, и моими пуповиной и щитом распорядились подобным образом?» Пока мы, простые солдаты, с трудом влезали в пропотевшие стеганые хлопковые панцири, благородные воители облачались в свои пышные, поражающие великолепием боевые одеяния.