Дверь захлопнулась, я поставил рюкзак на землю и замер в ожидании, пока рассеется пыль после автобуса. Полуразрушенная остановка, несколько кирпичных домов, продуктовый магазин и здание школы, смахивающее на психбольницу из голливудских фильмов, – моя Россия. Я закинул рюкзак за плечи, проложил маршрут на карте и потопал пешком в сторону пасеки. Я прошел метров сто, привыкая к местным пейзажам и вспоминая тезис, что молодежь уезжает из периферии. Похоже, на это есть объективные причины. Вдруг передо мной резко затормозил автомобиль. Я попытался обойти его сбоку, но из окна выглянул сухопарый башкир и блеснул золотыми зубами. – Эй, куда идешь с таким чемоданом? – сказал он, намекая на рюкзак за спиной. – На пасеку к Зиннуру, – стараясь выговорить правильно имя, ответил я. – Ай, опять Зиннур к себе иностранцев приглашает. – Я русский, – сказал я удивленно. На русском же говорю. – Садись, довезу, а то пешком минимум час идти. Я запрыгнул в темно-зеленые «Жигули», захлопнул с третьего раза дверь, в которой торчала отвертка, и мы понеслись по настоящей России. Без дорог, без инфраструктуры, без правил дорожного движения и без каких-либо других правил. Мне кажется, как и 100 лет назад, чем ближе к столицам, тем больше люди боятся правосудия и наказания, а чем дальше, тем чувствуют себя свободнее и наглее. Кто здесь увидит и услышит? Башкир с золотыми зубами высадил меня в каком-то поле. Среди зеленой, заросшей травой и цветами поляны возвышался одноэтажный деревянный домик, огороженный кривым редким забором. Я осторожно открыл калитку и выкрикнул несколько раз имя хозяина пасеки. Никто не отозвался, и я вошел в дом. Тут мне открылась поистине удивительная картина. Передо мной в костюме пасечника сидел китаец и, напевая песню из фильма «Титаник», крутил плоскогубцами железную проволоку. Я закрыл глаза на несколько секунд и открыл снова. Китаец сидел на месте и пел Селин Дион. Увлеченный занятием, он явно не заметил, как я вошел в дом. Я боялся спугнуть его перформанс и прикрыл рот ладонью, потому что дико хотел засмеяться. – Привет, а где босс? – сквозь смех прокряхтел я, прервав выступление китайца. – Ааа, привет! Ты Кырррылъ? – ответил он с ужасно смешным акцентом. Тут я не выдержал и засмеялся. Китаец тоже начал смеяться. Таким смехом обычно смеются в компании, когда кто-то начал хихикать, а остальные уже не могут остановиться. Я не знаю, сколько бы продолжался этот безудержный хохот, но в двери показался хозяин пасеки Зиннур. – Ага, вот и все в сборе, – улыбнулся он и крепко пожал мне руку. – Чай будешь? Сейчас чаю попьем и за дело. Кстати, первое правило – всегда одевай костюм пчеловода. Скоро поймешь почему. Можешь выбрать себе любой. – Он указал на одежду, сохнущую у окна на гвоздях. – Второе правило – чай всему голова. А третье – от тебя несет духами за километр. На пасеке нельзя пользоваться всякой химией. Пчелы чувствуют запах и будут злиться. Я машинально обнюхал себя. Как это я сохранил запах туалетной воды, если с самого начала путешествия я ей не пользовался. – Да ты не удивляйся, – добавил Зиннур, увидев смятение в моих глазах. – Я сразу городских чувствую, а пчелы тем более. Вы годами на себя всякую дрянь выливаете, и она быстро не выветривается. Ладно, знай, что нельзя у нас тут пшикаться. Мужик должен пахнуть мужиком и природой. Я слушал Зиннура, оглядываясь по сторонам и осматривая дом, в котором мне предстоит жить с китайцем по имени Оскар. Так он представился. Дом состоял всего из двух комнат. Первая выполняла функцию кухни и рабочего пространства, а вторая была комнатой отдыха. Эта деревянная лачуга была слеплена небрежно и грубовато, но был в ней какой-то шарм. Я облачился в наряд пасечника. Я выбрал максимально большие штаны, но даже их длины не хватило, чтобы полностью закрыть ноги. На одном колене красовалась дыра, но самым веселым был головной убор. Мне кажется, что со стороны я был похож на пчеловода, которого потрепал техасский ураган. Я хотел взглянуть на себя в зеркало, но его в доме не оказалось. «Ну и хорошо», – подумал я, выходя из дома, по ходу движения влепившись головой в дверной косяк. Оскар остался в доме и мастерил рамки для ульев. Как оказалось, он выполнял именно это задание, когда я вошел в дом. Мы с боссом Зиннуром отправились осматривать владения. Кстати, боссом я стал называть Зиннура с первого дня, и в этом рассказе ничего не изменится. Мы бродили среди ульев, коих было более трехсот на пасеке, и босс рассказывал мне о специфике работы пчеловода. Первое, что заинтересовало меня, – насколько часто пчелы кусают пасечников. – Пчелы кусают меня каждый день по десятку раз, – ответил Зиннур. – Мне уже не больно, и я перестал замечать укусы. Кстати, после укуса пчелы у человека улучшается иммунитет, поэтому пчелиный яд часто используют в фармацевтике для изготовления лекарств и мазей. Я ничего подобного не слышал, а проверять на себе не очень хотелось. Однако я понимал, что без укусов не обойдется. Это пасека, черт возьми. Тут пчел больше, чем где-либо в другом месте. Я на их территории. С этими мыслями я направлялся в уборную, где, сделав необходимые дела и совершенно замечтавшись, я вышел на пасеку без головного убора. Знаешь, что происходит, прежде чем тебя укусит пчела? На миллисекунду ты слышишь что-то похожее на звук из гонки «Формулы-1», когда суперкар пролетает мимо, оставляя после себя лишь тонкий ультразвук. Вжиииииууууу. Именно с таким звуком пчела атакует тебя на бешеной скорости. Ты слышишь этот звук и знаешь, что через мгновение будет очень больно, но сделать ничего не можешь. Это фатальный звук. – Ааааааааа! – заорал я на всю пасеку. Пчела влепила жало мне под глаз. Босс, увидев происходящее, лишь усмехнулся и бросил издалека: – Поздравляю с первым укусом! Я же говорил, чтобы не забывал про головной убор. Эх, городской. Я не знаю, с чем сравнить боль от укуса. Если только человека ткнуть раскаленной иголкой под кожу, то будет похожий эффект. Промывая глаз, я проклинал себя, что приперся на пасеку. Ощущений новых захотелось. «Ну и как ощущения, – спрашивал я себя, нащупывая шишку под глазом, нравится?» Ничего не ответив, я водрузил головной убор пасечника на голову и, бурча проклятья под нос, продолжил работу. Так прошел мой первый день в должности пчеловода. Со счетом 1:0 в пользу пчел. Ночь опустилась на пасеку. Оскар давно отрубился, а я не мог заснуть и глядел через мелкое окошко в пустоту поля. Живут здесь люди и работают, как 100 лет назад. Трудятся в полях, спят в деревянных домах, чай пьют с медом. А мы в городах и не помним, каково это. У нас мед на полке магазина появляется сам собой. А как и откуда, никому не интересно. Я достал телефон и включил фонарик. Я сделал это в первый и последний раз. Такого изобилия ползающих и летающих насекомых я не видел даже в деревне у бабушки. Пчелы, мухи, жуки, пауки, комары, шершни, сороконожки, щипалки. Дом был деревянным, со множеством щелей, и местная фауна с радостью заглядывала к нам в гости. Я выключил свет, закрыл глаза и старался не думать о живности вокруг меня. Хоть мы и часть природы, но лучше не знать, что ночью заползло тебе в нос и выползло из уха. У пчел выходных не бывает Часть вторая Трудились мы каждый день, и поверьте, на пасеке всегда есть чем заняться. Мы вставали в 7 утра, умывались, завтракали, а в 8:30 начиналась работа. Каждый день мы удивлялись, что появляются все новые и новые задачи. Были и регулярные работы, такие как: сбор роев с пчелами, заселение пчел в ульи, строительство рамок. Чаще всего пчелы собирались на деревьях и кустах. Рой надо было собрать в роевню (переносной улей), где пчелы находились до самого вечера. Вечером из роевни мы переселяли пчел в улей, создавая тем самым новую семью, которая в будущем будет приносить мед. И так изо дня в день. Надо отметить, что босс Зиннур не внедрял инновации со времен… Босс Зиннур никогда не внедрял инновации. Он работал по старым, но проверенным методикам пчеловодства, благодаря которым мы с Оскаром прочувствовали все прелести жизни олдскульного пчеловода. Поначалу я опасался больших роев и приближался к ним с осторожностью. Рой – это огромная движущаяся и гудящая масса пчел. Черная субстанция из насекомых, которая живет своей жизнью. Страшно представить, что будет, если опустить руку в эту массу. Скорее всего, на месте руки останется обрубок. Конечно, так никто не делает, но моя больная фантазия рисовала разные варианты. Самое тяжелое время на пасеке с 12 до 15 часов. Летом в Башкирии очень жарко, к тому же нам приходилось надевать костюм-скафандр, защищающий от укусов пчел. Однажды, в один из таких жарких дней, босс попросил выкосить траву около ульев. Задача звучала безобидно, пока мы не приступили к работе. Представьте, что вы сидите дома и смотрите спокойно телевизор, и тут вдруг к вам врывается великан и переворачивает диван, раскидывает вещи и громко шумит. Мне кажется, что именно так чувствовали себя пчелы в тот день. Они очень разозлились. Целыми семьями они кружили у моего лица. Каждую секунду я ощущал дискомфорт. От пчел меня отделяла тонкая сетка на лице, о которую они отчаянно бились, стараясь меня достать. Часто пчелиное жало доставало до кожи через защитную одежду. Адская жара провоцировала снять хоть на секунду головной убор. Иногда пчелы заползали в дырку на штанине, которую я забывал зашить, и это придавало особых ощущений. Это был непростой день. Я старался привыкнуть к психологической пчелиной атаке и сравнивал насекомых с японскими камикадзе, которые тоже погибали после атаки. Я пытался сделать их условия жизни лучше, а они этого совсем не понимали. Оскар тоже нервничал, но виду не подавал. Он оказался стойким и физически сильным малым. В головном уборе пасечника он не сильно отличался от рабочего на китайских рисовых плантациях. Я глядел на эту картину посреди башкирского края, и это поднимало мне настроение в сложные минуты. Как же Оскар оказался в Башкирии? Его мечта – побывать в Лондоне. Долгое время он работал в Малайзии поваром, но рутина пожирала его день за днем и однажды он собрал рюкзак и отправился через громадный континент к заветной мечте. Что-то мне это напоминает. Наши желания были и правда похожи. Странные, ветреные, авантюрные. Я смотрел на невысокого худенького китайца с черными волосами и маленькими карими глазами, но с волевым характером и огромным желанием дотянуться до мечты. Путь Оскара лежал через Юго-Восточную Азию, Монголию, Россию, Европу, а мой в точности наоборот, и мы встретились где-то посередине. Наверное, дорога послала мне Оскара для понимания, что я далеко не один такой отчаянный дуралей в этой Вселенной. Жаркие дни на пасеке сменяли друг друга. Я не заметил, как пролетела неделя или больше. Дышалось легко и бодро. Со временем я привык к укусам пчел и тяжелой работе и даже к тому, что постоянно бился лбом о дверной косяк. Я видел плоды своего труда, работая на свежем воздухе, как работали наши предки, которые были ближе к природе. Забытые чувства цифрового века. Сегодня люди бегут от природы в города, но кто знает, может быть, скоро все изменится. Багровые закаты Часть третья Чтобы найти интернет в глухой башкирской деревне, нужно потратить месяцы, а может быть, и годы. Изучив местность вдоль и поперек, мы с Оскаром нашли связь на одной из цветочных полян. Поляну мы окрестили волшебной. Оттуда мы с Оскаром связывались с внешним миром. Однажды на одном из магических сеансов я получил сообщение от журналистки из башкирской газеты. Она предложила сделать репортаж про пасеку. Потолковав с боссом и получив разрешение, мы, попивая чай и черпая мед из ведра, сидели и ждали прибытия прессы. Путешествие – это эмпирический путь разрушения шаблонов. И мой стереотип в отношении провинциальной журналистики был разрушен в пух и прах. Дарья Петрова оказалась большим профессионалом. Она задавала интересные вопросы и делала фотокарточки, а мы с Оскаром рассказывали о буднях на пасеке. Оскар иногда отвечал по-русски фразами, которым я успел его научить. Матерные словечки он придержал. Среди многочисленных вопросов, адресованных боссу Зиннуру, в мою память врезался один. Даша спросила Зиннура про отдых. А именно, давно ли он куда-нибудь ездил? – Да куда я ездил? Никуда я не ездил. Всю жизнь тут. Летом пасека. Зимой скотина. Я даже болеть не имею права. Хозяйство, знаете ли, – улыбнулся босс. Я размышлял над его словами. В них была какая-то несправедливость мира, а с другой стороны, он счастлив на своей пасеке с родными башкирскими пчелами. Босс принимает работников из разных стран. Общается с ними и слушает истории со всего мира, путешествуя таким образом с гостями. А здесь его дом, его земля. Мы проводили Дарью, пожелав ей доброго пути. Я залез на забор и наблюдал, как у реки резвятся мускулистые, переливающиеся на солнце лошади. Очень захотелось искупаться, но нельзя. Уже третий день в нашем районе ищут утопленника. В Башкирии большая проблема с молодежью. Босс рассказывал много подобных историй. Молодые люди, не уехавшие в большие города, пьют, употребляют наркотики и заканчивают жизнь самоубийством. То повесится кто-нибудь, то застрелится, то в реке утопится. Босс говорил, что такие случаи в башкирских деревнях стали обыденностью. Хотя что я знаю об этой стране? Разве такое только в Башкирии? И разве нормально называть это обыденным? Больше вопросов, чем ответов. Хотя только так, задавая вопросы, можно приблизиться к тому, что принято называть истиной. Солнце садилось. Мы стояли втроем с Оскаром и Зиннуром, молча глядя на багровый закат. Так красиво и тихо. Словно вся Россия замерла, наблюдая, как очередной день уходит в небытие. Я слегка повернул голову к Зиннуру и, не отрывая глаз от заката, спросил: – Босс, а может быть, что молодежь вернется в деревни и займется сельским хозяйством? – Не знаю, – задумчиво ответил Зиннур. – Могу сказать одно: пчеловод – это призвание. Если бы появился какой-нибудь хороший парень с большим желанием, то я бы ему обязательно помог. А так, эээ. Одни пьяницы. Мы опять замолчали. Оскар не знал русского языка, но мне показалось, что он понимал суть разговора. Последние лучи блеснули на небосводе. Я буду скучать по этому месту. По запаху земли и цветов. По песням Оскара. По тому, как мы ели мед из ведра и пили воду из миски, из которой пил бродячий кот. Как дождь заливал нашу деревянную лачугу, а мы заклеивали щели пластиковыми пакетами. И, конечно, по сказочным багровым закатам. Даже по дверному косяку буду скучать, который принял на себя 15 ударов моего лба. Солнце окончательно пропало где-то за темным лесом, но не навсегда. Через семь часов оно разбудит нас теплыми утренними лучами, и начнется новый день сельской жизни. На пасеке я провел три недели. И одним ясным утром босс Зиннур, похлопав меня по плечу, вручил трехлитровую банку меда и мы попрощались. Я вышел на дорогу, чтобы продолжить кругосветное путешествие. Может быть, когда-нибудь и я заведу пасеку или клочок земли, где буду выращивать домашние помидоры и виноград и поставлять их на стареньком грузовике в рестораны города. Может быть. P.S. К РАССКАЗУ «КАК Я СТАЛ ПЧЕЛОВОДОМ» – Репортаж Даши Петровой можно найти на просторах интернета под названием «Кому в Башкирии медом намазано». – Оскар спустя три месяца добрался до Лондона. Он прислал мне фотографию на фоне башни Биг-Бен, но почему-то у него не было переднего зуба. Я решил не уточнять. Мало ли что случается в пути. Что там на Урале? Шел 35-й день кругосветного путешествия. Я в Челябинске сижу в квартире фотографа и моего друга Максима Тарасова и пытаюсь переварить происходящее. Больше месяца прошло с того момента, как я вышел из дома. После работы на пасеке я успел зависнуть в Уфе и даже снялся в рекламе пряников. Надеюсь, я никогда не увижу этот видеоролик, потому что моя актерская игра была ужасной. Трехлитровую банку меда, полученную от хозяина пасеки, я расфасовал по маленьким емкостям и отправил друзьям и знакомым. Покинув Башкирию, я автостопом отправился в суровый Челябинск. На трассе меня подобрал Леха Меркулов – настоящий коренной челябинец. Его уральский лексикон и разговоры о геях я запомню надолго. Не любят они их там, если вкратце. В Челябинске я сначала ночевал на лесопилке, где работал Леха, а потом переместился к Максу, с которым мы познакомились на каучсерфинге, а потом сдружились и неделю колесили по Челябинской области. Среди увиденного в Челябинской области больше всего меня поразил город Карабаш. По неофициальным данным, Карабаш является одним из самых загрязненных городов России. Эту информацию проверить сложно, но через полчаса нахождения в городе во рту появился кисловатый вкус, напоминающий пальчиковую батарейку, если ее лизнуть. Еще через полчаса добавилось першение в горле и начали слезиться глаза. Причина – медеплавильный комбинат, который долгие годы трудился на благо страны без очистных сооружений, выбрасывая ядовитые отходы в воздух. В июне 2010 года в Карабаше наблюдалось уникальное природное явление – преждевременная осень. Пожелтели листья, пожухла трава и сгнил урожай на близлежащих участках. В Карабаше есть свои городские достопримечательности, а именно железный крест величиной 25 метров, установленный на облысевшей от промышленных выбросов горе и, видимо, символизирующий, что жителям этого города осталось надеяться только на бога. Население города, кстати, составляет 11 тысяч человек. Я стоял на выжженной горе рядом с огромным крестом, и казалось, что это декорации к фильму-апокалипсису. Высоченная труба завода торчала в центре города и пыхтела, распространяя грязно-зеленый дым по горным массивам. Тонны черного пепла и отходов обступили город со всех сторон. Карабаш утопал в них, уходя дальше и дальше под землю. На фоне громадных гор пепла я увидел малюсенькую точку. Я вглядывался в движущуюся соринку, пока очертания не стали более ясными, и я понял, что это очередной самосвал везет отходы в Мордор. Простите, в Карабаш. Что заставляет человека жить здесь? Заводить семью и воспитывать детей? Неужели нельзя все бросить и найти себя в другом месте? Да, кто-то должен обогащать медь, но почему я? Мои мысли прогнали капли дождя. Местные жители не советуют попадать под дождь в Карабаше, потому что отходы из трубы, смешиваясь с водой, образуют серную кислоту, которая может выжечь растительность не только в полях и лесах, но и на голове человека. Мы с Максом решили вернуться к машине и начали спуск, но погода так быстро менялась и за несколько минут разбушевалась не на шутку. Поднялся ветер, небо почернело, словно подсказывая нам: «Бегите, глупцы!» Не пожелав превращаться в карабашскую лужу, мы понеслись с горы к машине что есть сил, но все равно намокли. Мы запрыгнули в автомобиль, отдышались, подождали эффекта, но мутаций не произошло. Удивительно, но на следующий день мы с Максом оказались на одном из самых чистых озер в России. Озеро Тургояк находится в 60 километрах от страшного Карабаша, и вода в озере считается питьевой. Тургояк – озеро сильное, и, сидя на берегу, я ощущал всю его мощь. Я не увлекаюсь эзотерикой, шаманизмом и к «местам силы» всегда относился со скептицизмом, но на Тургояке я ощутил невероятное умиротворение и внутреннюю теплоту. Эти ощущения откуда-то из детства. Когда тебе девять лет, летние каникулы только начались и ты сидишь чумазый на пирсе, пытаясь разглядеть, что происходит под водой. Не переживаешь, не анализируешь и не планируешь, а просто бултыхаешь ногами, наблюдая, как рыбки разбегаются, а потом собираются вновь, чтобы изучить твои потертые пятки. Я взглянул на Макса. Ветер трепал его волосы, а он смотрел вдаль и думал о чем-то своем. – Макс! – Да? – В чем смысл жизни? – Жить. Все просто. P.S. К РАССКАЗУ «ЧТО ТАМ НА УРАЛЕ?» – Максим Тарасов и сейчас живет в городе Челябинске, и если вам повезет и он вас приютит, то знайте, что вы большой счастливчик. Макс – это глубина. – Медеплавильный комбинат в городе Карабаш работает и по сей день. Горный Алтай Дом для всех