Краем глаза Никлас заметил, как побелела Катрин, как налились багрянцем сетка шрамов на ее лице. Но спорить с ворожеей она не стала, просто кивнула. — Пойдем, сын мой, — глянув на Никласа, направился к выходу святой отец. Вышли, встали чуть поодаль у стены немалых размеров склепа. На улице заметно посветлело — день давно вступил в свои права, но без солнечного света все равно все вокруг было серым и мрачным. — Отче… — нарушил тишину Никлас, пытаясь аккуратно сформулировать вопрос. Аккуратно не получалось, спросил как есть: — Подскажите, а с кем я только что разговаривал? Когда святой отец осмыслил вопрос Никласа, у него похоже на пару мгновений кончилось смирение. Судя по его взгляду Никлас предположил, что, если бы инспектор Горчаков был рядом, он мог услышать бы о себе нечто резкое. Никлас понял это в том числе по взгляду священнослужителя в сторону здания, занимаемого Полицейской академией. Покачав головой и вздохнув, святой отец собрался было заговорить, но Никлас его прервал. — Инспектор не виноват, отче. «Вот как?» — словно бы говорили поднятые брови святого отца. — Здесь, на землях Москвы, я как чистый лист, у меня часто нет элементарных понятий о местных порядках. Инспектор Горчаков по мере возможности за все время пути постоянно пытался расширить мои горизонты познаний, из его слов я почерпнул много знаний. Просто у нас до этого момента было очень мало времени. Никлас не то, чтобы по симпатии выгораживал Горчакова. Просто если сейчас все получится, им ведь еще долго служить вместе, зачем сразу так отношения портить. Святого отца, похоже, слова Никласа удовлетворили. Кивнув, он начал говорить и судя по первым фразам, начал довольно издалека: — В Особом отделении Корпуса Жандармов самая низшая тактическая единица — экипаж. Несколько экипажей, как правило от двух до четырех, составляют группу. Если Господу будет угодно принять вашу клятву, ваше подразделение будет носить название «Группа Бергера»: наименование всегда идет от имени командира. В организационной структуре Особого отделения есть как самостоятельные группы, так и Отдельные команды — как правило состоящие из нескольких групп. Кроме этого, есть городские команды и именные эскадроны, к которым могут быть прикреплены самостоятельные опричные группы или Отдельные команды. С тактическим делением все ясно? — Так точно. — На землях империи, помимо гражданско-административного деления земель, существует разделение на военные и пограничные округа — территориальные военно-административные оперативные объединения, предназначенные для борьбы как с внешним противником, так и с самой разной внутренней нечистью и ересью. Центр каждого Пограничного округа — Слобода. Как правило это крепость или монастырь, где располагается штаб округа, которому подчиняются все линейные части Пограничной стражи, а также все опричные группы, отдельные и городские команды, именные эскадроны. Только что мы вели беседу с обер-прокурором князем Александром Ивановичем Салтыковым, командующим Ленинградским Пограничным округом, а также с… Голос святого отца прервал громкий девичий крик. Резко обернувшись, Никлас увидел как небольшая часовня словно полыхнула ярким алым светом, разогнавшим всю окружающую промозглую серость. Через многочисленные окна лучи — словно яркие прожектора, вырвались за пределы здания озаряя все вокруг. Серость осеннего дня выкрасилась на пару мгновений в яркие алые отблески — такую глубину природного света Никлас раньше только на Средиземном море во время заката видел. Красный свет ушел, но еще несколько секунд в вокруг оставался крик. Кричала Катрин, несомненно. Никлас рванулся было вперед, как вдруг ощутил на своем запястье жесткий хват святого отца. Тот удержал его невероятно легко, даже не сдвинувшись с места. — Подождем, — успокаивающим тоном произнес святой отец. — Не волнуйся, все идет по плану: если бы леди Катерина молчала, вот тогда нам стоило бы переживать. Так вот, только что мы вели беседу с обер-прокурором князем Александром Ивановичем Салтыковым, командующим Ленинградским Пограничным округом, а также с Марией Островской, состоящей при штабе округа в должности главной ворожеи. Едва святой отец договорил, как дверь часовни-беседки приоткрылась. На пороге появилась беловолосая ведьма — одна из тех, кто недавно стояла за спиной главной ворожеи, и жестом пригласила ожидающих внутрь. Никлас зашел, сразу же нашел взглядом Катрин. Девушка сидела на простой скамье, прислонившись спиной к стене и полуприкрыв глаза. Было заметно, что даже так ей тяжело удерживаться в вертикальном положении. Когда Никлас зашел, веки Катрин поднялись. Он вздрогнул — на него посмотрели неестественно алые глаза, поблескивающие живым светом. — Я в порядке, — вдруг прочитал по губам девушки Никлас. Почти сразу он заметил, что Катрин растрепана. Куртка расстегнута, футболка навыпуск. Словно она пыталась раздеться, словно ей вдруг очень жарко стало. Странно. Отвлекся Никлас от движения рядом — две пепельноволосые ведьмы, спутницы главной ворожеи, помогли Катрин подняться и держа ее под руки, покинули помещение. Внутри кроме Никласа теперь остались только обер-прокурор князь Александр Иванович, главная ворожея Мария Островская и святой отец — имени которого Никлас спросить даже не догадался. — Раздевайся. По пояс, — произнесла ворожея чарующим голосом. Вот он и ответ, почему Катрин выглядела такой растрепанной, как будто пыталась одежду с себя сорвать. Наоборот, похоже она просто одевалась в не очень вменяемом состоянии. Быстро скинув с себя куртку и рубашку, Никлас по указующему жесту прошел в самый центр помещения. Обер-прокурор встал напротив, положив ему руки на плечи и глядя в глаза. Главная ворожея подошла сзади, приложила ему к основанию шеи ладонь — показавшуюся Никласу очень горячей, почти обжигающей. — Готов? — Готов. — Говори. «Говорить что?» — хотел было спросить Никлас, но не успел. Слова раздались у него в голове, зазвучав так, что не их забыть и не перепутать. «Прослушав» текст клятвы два раза — по вбитой привычке всегда читать, что подписываешь, Никлас начал повторять за звучащим в голове эхом голоса: Отче наш сущий на небесах, здесь пред тобой я, Никлас Андерсон, зовущий себя графом Бергером. Пред твоей милостью Государем-Императором нашим на земле я принимаю на себя обязательства с гордостью нести имя свое в рядах опричной службы. Ради спасения своей жизни никогда я не брошу братьев и сестер своих. И в любом месте, и в любое время мужеством и выучкой своей продемонстрирую я всему миру, что достоин носить черный мундир. Честь и престиж опричной службы я не уроню и не оскверню своего оружие осознанно направляя его на невиновного. Никогда не отступлю я, если за моей спиной будут стоять те, кому требуется государева покровительство и защита. И да не убоюсь я зла, когда пойду долиною смертной тени. Клянусь в этом и целую крест. Поцеловав протянутый святым отцом крест, Никлас посмотрел в глаза обер-прокурору. И вдруг увидел, как серая — белесая, почти прозрачная радужка наливается золотым отсветом. В этот момент, с заполнившим все вокруг белым светом, пришла боль. Со спины — очаг ее оказался в том самом месте, где все это время лежала рука старшей ворожеи. Это не было обычной болью с локализованным очагом — заболело все, от руки ворожеи спазмы пошли по всему телу. Ноги едва не подкосились, но Никлас все же смог сохранить вертикальное положение — лишь покачнувшись после того, как ворожея убрала руку с его спины. Белоснежное сияние исчезло, подводящая к границе потери сознания боль ушла, остался лишь небольшой ее очаг сзади у основания шеи, который постепенно сменялся ощущением онемения. — Ты особенный, — раздался вдруг рядом шепот ворожеи, в котором явно слышались нотки удивления. Никлас не понял — прозвучал ли ее голос в голове, как и слова клятвы, или же она это вслух сказала. В этот момент на него навалилось тяжестью состояние мутной усталости; нечто похожее на недавнее утомление после проведенных за рулем долгих часов, но многократно более сильное. — У вас сутки отдыха, — ровным голосом заговорил обер-прокурор. — Отправляйтесь в расположение Константиновской команды, вас разместят. Завтра утром получите предписание по дальнейшей службе. Не в силах ничего спрашивать или уточнять, Никлас просто кивнул. Быстро оделся, после чего мазнув взглядом по лицам обер-прокурора и святого отца, развернулся и направился к выходу. — Я же говорила, — услышал он шепот главной ворожеи за миг до того, как закрыл за собой дверь. Слова, похоже, не были предназначены ему, но слух не подвел. Катрин обнаружилась сразу же — ведьмы просто вывели ее на улицу и усадили на скамье у входа. Подойдя ближе, Никлас понял по взгляду, что Катрин явно хочет идти своими ногами, но вряд ли сможет подняться со скамьи самостоятельно. Правда, выглядела Катрин уже получше, чем тогда, когда еле-еле удерживалась в сидячем положении сразу после ритуала — ворожея все же была права, когда изменила порядок принесения клятвы. Никлас помог Катрин подняться и выставил локоть, чтобы она взяла его под руку. Первые несколько шагов Катрин сделала неуверенно, как пьяная, но с каждым метром двигалась все лучше и лучше. Они оба постепенно расхаживались. Когда через проход между двумя зданиями прошли во внутренний двор, Никлас с Катрин — если судить со стороны, выглядели уже как вполне обычные люди во вполне обычном состоянии. Но только внешне: держаться как ни в чем не бывало обоим стоило немалых усилий. Их ждали — группа ратников в черном во главе с безымянным провожатым, который уже снял маску с лица. Сероглазый опричник оказался молодым мужчиной с щегольскими светлыми усами, тонкие кончики которых были лихо закручены. — Никлас. Леди Катерина. Корнет Григорий Соколов, к вашим услугам, — шагнул он вперед. Одновременно с ним сразу несколько ратников подошли ближе, демонстрируя готовность помочь, но Никлас взглядом их остановил. — Я отправлю с вами машину, до базы здесь пять минут езды, — оценил состояние Бергеров корнет. Никлас отвечать не стал — снова кивнул. Не был уверен, что справится с голосом, настолько горло пересохло. Корнет, впрочем, ответа и не ждал — понимал, в каком состоянии оба. Он ведь, судя по серо-стальным глазам, сам когда-то проходил процедуру ритуала. Кивком попрощавшись с корнетом, Никлас и Катрин, по-прежнему словно ни в чем не бывало, двинулись к выходу. Девушка шла прямо, но ощутимо опиралась на руку Никласа. Один раз — когда подходили к аркам надвратной церкви, запнулась. — Почему при твоей клятве не присутствовал святой отец? — спросил Никлас совсем негромко. Не то, чтобы ему было это сильно интересно, спрашивал он просто разговор поддержать. Хотел отвлечь Катрин, попробовать ее удержать на ногах разговором оставшиеся пару десятков метров пути до машины. — Я женщина. — И? — Ты мужчина. Мы такие разные, но все-таки — мы вместе, помнишь? Никлас действительно запомнил эти слова, сказанные ведьмой-ворожеей. — Настолько, что во время принесения клятвы… — Да. Когда я приносила клятву, вели ритуал только ведьмы, обер-прокурор был лишь наблюдателем. По окончании этого диалога они уже прошли через ворота и подошли к машине. Никлас открыл дверь — пассажирскую, усадил туда Катрин. Залезла она в машину явно на силе воли, потому что едва Никлас хлопнул дверью — сразу обмякла, даже не делая попыток пристегнуться. Самому Никласу уже было не так плохо — он расходился и чувствовал себя вполне сносно. Настолько, что обойдя машину, сам собрался садиться за руль, хотя изначально хотел попросить повести баронессу фон Губер, которая уже ждала у ворот. Как раз сейчас показался и Горчаков, идущий по тротуару со стороны здания Полицейской академии. Впрочем, просто так ритуал для Никласа не прошел. Он отлично воспринимал происходящее в моменте, но при этом все шло как-то мимо — события размывались словно в полудреме, когда из воспоминаний остается лишь факт преодоления пути из пункта А в пункт Б. Таким размытым воспоминанием стал и путь в казармы Константиновской команды, расположенные совсем недалеко. В небольшую гостиницу на территорию военной базы Катрин зашла самостоятельно, а вот по лестнице Никлас, получив ключи от номеров, заносил ее уже на руках. При этом он сам немного переоценил свои силы. Ключей ему выдали два комплекта, на два номера. Но когда он уложил на кровать Катрин, избавив ее от сапогов и верхней одежды, отчетливо ощутил, что заряд сил и энергии кончился. К счастью, в просторном номере было две полутораспальных кровати, и Никлас не долго думая завалился на вторую свободную даже не раздеваясь. Едва коснулся подушки, как провалился в беспамятство, словно тумблером на положение «выкл.» перещелкнули. Проснулся совершенно так же — словно тумблером перещелкнули обратно на положение «вкл.» Проснулся, но состояние было странное. Нечто похожее он ощущал в госпитале, когда впервые пришел в себя после полученных при нападении на конвой ранений. Почему сейчас проснулся, Никлас не понял — чувство, словно его некий импульс пробудил. За окном темно, часы на руке… фосфоресцирующие стрелки показывают десять-десять, не понятно утро или вечер. Вечер скорее всего, утром к этому времени темнота уже уходит. Вдруг Никлас услышал стук в дверь и понял, что именно он его разбудил. Странный стук, очень странный. Негромкий, так чтобы услышали только в номере; равномерный, тихий и какой-то… уверенный? Аккуратно поднявшись с кровати, Никлас достал вальтер из кобуры и спрятал за спиной. Его немного покачивало — состояние не как у пьяного человека, но что-то близкое к этому. Причем тело слушается, чувствуется окрыляющая легкость, а вот в голове словно вата, отчего мысли слегка путаются. Стук действительно оказался непростым — когда Никлас открыл дверь, он увидел перед собой ведьму в темном плаще с низко опущенным капюшоном. Так низко опущенном, что видны только алые губы и обрамляющие лицо пепельно-белые локоны. — Никлас, пройдемте со мной, — негромко проговорила ведьма. Голос у нее оказался приятным, с хрипотцой — но не настолько чарующий, как у ворожеи Марии Островской. Никлас обернулся на Катрин. Спит, крепко и беспробудно. — Ну, пройдемте, — убирая вальтер в кобуру вышел он в коридор, чувствуя, что выходит навстречу очередному испытанию.